Экспедиция. Бабушки офлайн - [64]
— Как примучил-то?
— Да вот вижу: церква. Белая вся такая, новая, будто как сруб такой свежий, — рассказывала ей Катеринка. — И ходит по церкви батюшка — весь строгий, в черном, как монах. И с собой мальчонку лет пяти за руку таскает. А у мальчонки — вроде как глаз нету.
— Это как так? — спрашивает бабка.
— Ну вроде как бельма одни. Белки — ни зрачков, ничего. И вот водит его кругами по церкви, а потом — раз, ко мне. Глядит на меня строго-строго и говорит мальчонке: «Иван Безымённый, сляпой! Вот она!» — и пальцем указует мне в лицо. А у мальчонки-те глаза ка-ак откроются!
— Го-осподи! — крестится свекровка. — Страсти-то какие! Это вот мы его окрестить-то в церкви не успели, чаво там — я окунула разок да Иваном нарекла… Это и не считается вроде как. Вот он у тебя безымённый, значит. И поминать его надо как безымённого: вот я тебя учила уж — крошки соберешь со скатерти и…
— Баб Кать! — слышится робкий Лешкин голос, доходящий до Арсеньевой будто из-за плотной занавески. — Я вот еще хотел спросить…
— Ох! Задумалась чё-то я, ребятёшки. Что-то вспомнилось мне… Так про что это я? Ага — кельи, значит. Ты знаешь, Леш, какую чуду я еще видала-те? Оё-ёй! Щас всё вам раскалякую!
И Арсеньева охотно рассказывает фольклористам о своем горе-ухажере Витьке и о том, как она в келье спела ему частушку, и как он ее вытянул вдоль хребтины ремнем, и, конечно, про русалку, которую она видала на княжухинском пруду.
Но думает она совсем-совсем о другом: всё встает перед глазами тот ящичек из темных досок. На дно его только и успели что кинуть какую-то дерюжку — ни подушечки, ни крестика не положили. И лег туда ее безымянный Ванечка, успевший подышать на вольном свете всего-то часочка полтора…
***
— Ты не заметил одной… странности? — спросил Будов Лешку на обратном пути в школу.
— Какой? — Стариков шел, помахивая штативом, одетым в чехол, и на лбу его буквально фосфорицировала надпись: «Счастье фольклориста!».
— Да вот как встали мы из-за стола-то, начали собираться, а баба Катя — раз! И все крошки после нас со скатерти смахнула — и себе в рот.
— Точно! — подтвердила Щеголева. — Я тоже краем глаза видела: она, по-моему, еще прошептала несколько слов — молитву, что ли?
— Нет, я не заметил. Но тут ничего странного: привычка, наверное. Голодало их поколение сильно. Может, и поверье какое… — пожал плечами Лешка.
— Ага… — задумчиво согласился Петька и уставился куда-то за горизонт; краснота в его глазах почти исчезла, остались лишь мелкие розоватые прожилки в уголках. — Возможно, и поверье…
Он помолчал, а потом резко остановился посередине улицы и повернулся в сторону баб Катиной избы. Жердина от колодца-журавля все еще маячила за заборами и огородами.
— Я, Лешка, еще разок к Арсеньевой схожу. Завтра с утра.
— Это зачем? — удивился Стариков.
— Мне надо… Мы с ней на поле сходим, ей одно место показать нужно. Очень нужно, — Петька всё стоял и смотрел куда-то за село. — Я без этого просто уехать не смогу.
— Ну, ладно! — Лешка встревожился, но виду не подал («Опять Будов штучки свои начинает выкидывать!»). — Надо так надо. Сходим еще раз. У нас два полноценных дня в запасе осталось.
— Не-е, — бывший дембель решительно замотал головой. — Я один должен. К ней. Вместе нельзя!
Щеголева смотрела на Будова большими глазами и медленно оправляла складки белого платьица.
— Петь, с тобой всё окей? — спросила она дрогнувшим голосом. — Ты какой-то… Озноб у меня по всему телу из-за тебя.
— Не-не! — Будов улыбнулся только правой стороной губ, и Оле стало еще страшнее. — Всё хоккей. Это я просто… Да фиг с ним, идемте в школу! Там, наверно, Сланцев с Ташкой такой обед сварганили — ум отъешь!
Всю оставшуюся дорогу они шли молча. Радость Лешки сдуло, как пену с переполненной кружки пива.
«Одного его к бабе Кате отпускать нельзя! Вот чувствую, что нельзя — и всё тут», — думал фольклорист, глядя на парочку, понуро бредущую к школе. Они теперь не держались за руки, Будов не шутил и не скакал, как конь, но все равно между ними ощущалась ниточка устойчивой связи.
«И ее надо с собой в поле захватить, — решил Стариков. — Она — поможет. Есть в ней какое-то… белое. Белого нам сейчас ой как не хватает…».
Глава 19. Ванечка
С самого детства роль детектива удавалась Лешке не слишком хорошо: если играли в прятки, то его находили одним из первых. Когда же искал он, то некоторые успевали уснуть в кустах или за подвальной дверью, пока он обнаруживал cпрятавшихся.
С Щеголевой они договорились еще с вечера: Будов без их пригляда точно не останется. На этот раз Оленька оделась по-походному — в джинсы и футболку. Стариков не изменил своему внешнему однообразию, так как об одежде всегда вспоминал в последнюю очередь.
— Главное, чтобы он сразу нас не заметил! — шептал он Щеголевой, когда они после завтрака следили за Петькой со второго этажа через окно в столовой. — А то спугнем. И вот в поле надо их не упустить: зайдут за какую-нибудь рощицу и поминай как звали!
Начинающие сыщики дали Будову фору минут десять, а затем рванули к дому Арсеньевой. Лешка решил не изменять себе и полевой фольклористике: видеокамера работала чуть ли не с самого выхода из школы.
Человек так устроен, что не может жить без каких-то рамок и границ — территориальных, духовных, жанровых. Но на самом деле — где-то глубоко внутри себя — мы все свободны, мы — творцы бесконечных миров. В сборнике опубликованы тексты очень разных авторов. После их прочтения хочется создавать нечто подобное самому. И такая реакция — лучшая награда для любого писателя.
Потребительство — враг духовности. Желание человека жить лучше — естественно и нормально. Но во всём нужно знать меру. В потребительстве она отсутствует. В неестественном раздувании чувства потребительства отсутствует духовная основа. Человек утрачивает возможность стать целостной личностью, которая гармонично удовлетворяет свои физиологические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные потребности. Целостный человек заботится не только об удовлетворении своих физиологических потребностей и о том, как «круто» и «престижно», он выглядит в глазах окружающих, но и не забывает о душе и разуме, их потребностях и нуждах.
Это конечно же, не книга, и написано все было в результате сильнейшей депрессии, из которой я не мог выйти, и ничего не помогало — даже алкоголь, с помощью которого родственники и друзья старались вернуть меня, просто не брал, потому что буквально через пару часов он выветривался и становилось еще более тяжко и было состояние небытия, простого наблюдения за протекающими без моего присутствия, событиями. Это не роман, и не повесть, а непонятное мне самому нечто, чем я хотел бы запечатлеть ЕЕ, потому что, городские памятники со временем превращаются просто в ориентиры для назначающих встречи, а те, что на кладбище — в иллюзии присутствия наших потерь, хотя их давно уже там нет. А так, раздав это нечто ЕЕ друзьям и близким, будет шанс, что, когда-то порывшись в поисках нужной им литературы, они неожиданно увидят эти записи и помянут ЕЕ добрым словом….
Последняя книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)». Произведения, составляющие сборник, были написаны и напечатаны в сам- и тамиздате еще до перестройки, упреждая поток разоблачительной публицистики конца 1980-х. Их герои воспринимают проблемы бытия не сквозь призму идеологических предписаний, а в достоверности личного эмоционального опыта. Автор концепции издания — Б. И. Иванов.
На жаркой пыльной площади деревушки в Апулии есть два памятника: один – в честь погибших в Первой мировой войне и другой – в честь погибших во Второй мировой. На первом сплошь фамилия Пальмизано, а на втором – сплошь фамилия Конвертини. 44 человека из двух семей, и все мертвы… В деревушке, затерянной меж оливковых рощ и виноградников Южной Италии, родились мальчик и девочка. Только-только закончилась Первая мировая. Отцы детей погибли. Но в семье Витантонио погиб не только его отец, погибли все мужчины. И родившийся мальчик – последний в роду.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.