Экран и Владимир Высоцкий - [44]

— С юных лет! В юном возрасте он еще не был стихотворцем, поэтом, а сказать ему уже тогда хотелось многое! И ему было что сказать. Значит, в юности оставалась сцена — актер!

— Но вот ведь прошло двенадцать лет, как нет Высоцкого. А как его помнят и любят! Плохого актера не помнили бы!

— Вот тут Вас, горячую поклонницу Высоцкого, я могу и обрадовать. Для Высоцкого двенадцать лет — это не время, это чепуха. Его будут помнить, воспринимать, любить и ненавидеть сто, двести лет! Почему? Потому что Бог дал ему гиперобостренное восприятие жизни, точнейшую реакцию на переживания каждой личности. Этим он уникален. Он был как никто адекватен времени и России. Привязан ко времени и к месту, где родился, к воздуху, каким дышал, а это тоже — уникальный дар. Высоцкий великий человек и созидатель, но он не гений. Почему? Поднимемся на ступеньку выше Высоцкого — туда, где — гениальность. Один из признаков гения — это обратное Высоцкому, это неадекватность обществу и времени. Мы можем вспомнить жизнелюбивого Пушкина, скорбного, мрачного Лермонтова, но, несмотря на несходство их характеров и состояний духа, оба они неадекватны обществу, их творчество — это бурный процесс, полный иронии или негодования…

— Разве только Высоцкий адекватен времени и месту, где родился?

— Вы думаете, что многие адекватны? Лишь по той причине, что живут сейчас и здесь? О, нет!

— А что же они тогда?

— А ничто. Они из себя представляют пустоту, ничто, и только притворяются адекватными. А Высоцкий — это прежде всего поэт. Поразительный, пока еще не всеми понятый, несмотря на свою кажущуюся простоту. Самое трудное — написать о том, что у тебя болит. А он — написал, и как написал! Этим и велик.

— Еще два слова об адекватности и неадекватности… Ведь Высоцкий — обличитель! Он обнажал то, что официально прикрывалось, пряталось как можно глубже! Говорил и о грустных частностях, и о драматическом общем. Вспомните стихотворение, очень глубокое, о доме, в котором герой внезапно очутился. А в доме — люди — давно «так живут», во мраке и в пыли, без солнца и радости. Без духовного света! Разве это — адекватность? Это — не возмущение таким вот духовным обнищанием?

— Да, да, конечно. Но… он не бьет в набат! Не призывает к спасению, как это делали пророки, не издает клич! Он описывает, говорит от имени страдающих, обделенных и так далее, но все это идет как констатация фактов, как повествовательный рассказ, вызывающий то смех, то печаль. Он пишет летопись эпохи, а не собирает под знамена воинов!

— Летопись — это уже само по себе может быть обличением…

— Да, факты обличают. Высоцкий понимает каждого, пишет от имени каждого. Он весь в эпохе, он, повторяю, летописец, и в этом его адекватность. Но вспомните как яростно восставали гении: Пушкин, Лермонтов, принимающие всякую скверну не как грустную данность, а как зло, которое необходимо ниспровергнуть. А вообще — вопрос более, чем сложный, его за два часа раздумий и споров все равно до конца не разрешить…

С Иосифом Хейфицем

И, Е, Хейфиц всегда любил задавать в своих фильмах трудные вопросы о становлении личности, ее силе, ее нравственности, о любви и ненависти, о мещанстве и благородстве. Словом, о тех вечных слагаемых, которые, кирпич к кирпичу, строят, создают человека. И если такие, очень известные во 2-й половине 50-х годов картины, как «Большая семья», «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек» рассказывают с экрана обо всем этом так же просто и ясно, как просты в них и ясны более или менее обычные ссоры и примирения, то неожиданно иначе выглядят повествования о жизни, о личности в «Плохом хорошем человеке» (1973) и в «Единственной» (1976). В тех двух фильмах, в которых снялся у И. Е. Хейфица Высоцкий.

Иначе, — но как?

…«Дуэль» — не напрасно так назвал Чехов свою повесть, послужившей основой для будущего фильма И. Хейфица. На дуэ-л и, в соответствии с первоисточником, строилась композиция сценария и фильма, в связи с ней рождались ретроспективные эпизоды, связанные с преддуэльными острейшими переживаниями главного героя. Дуэль давала возможность разобраться в характерах, ситуациях, мировоззрениях, поразмыслить о том, что же героев ждет в будущем.

Постановщик фильма изменил название чеховское «в пользу» Лаевского, главного героя. В исполнении Олега Даля Лаевский действительно был и плохой, и хороший, и больше все-таки плохой, почему и стоит такое определение на первом месте… А герою Высоцкого была отведена миссия — тоже немаловажная, — «разоблачителя» Лаевского.

В одном из первых кадров постановщик показывает темную, жалкую избушку, — жилище Лаевского и его подруги, — тонущую в потоках дождя. И никаких звуков, только одинокий собачий вой среди тишины. Ночь.

Кадр сменяется: комната Лаевского. Он облокотился на обеденный стол с немытой посудой, со вчерашними объедками. В глазах у героя — слезы, во всем его облике, — истерика. На рассвете в дверь постучат секунданты… И где-то подальше отсюда, от этого хаотического быта будет ждать его неумолимый фон Корен с глазами Высоцкого, в которых на этот раз — только суровость и жесткость.

В ретроспективных кадрах перед зрителем встает жизнь южной российской окраины конца девятнадцатого века.