Экран и Владимир Высоцкий - [46]

Но написание сценария — состоялось. Приглашение Высоцкого на роль фон Корена — тоже состоялось. Началось оно с парадокса.

Постановщику «Плохого хорошего человека» на роль фон Корена нужен был мужчина богатырского сложения, супермен, воплощение мощи и превосходства, к тому же — смуглолицый и с копной черных кудрей на голове. Таким он был описан Чеховым в «Дуэли».

Услышав однажды в киноэкспедиции в Крыму песни Высоцкого, записанные в конце 60-х еще только на «ребрышках» (целлулоидные использованные рентгеновские снимки), Хейфиц решил, что обладатель этого мощного, надтреснутого баритона и есть тот самый супермен, которого он ищет на роль фон Корена. К тому же выяснилось, что этот актер — один из ведущих в Театре на Таганке. Интерес возрос, нужно было знакомиться и начинать переговоры о роли.

Познакомились… Голос никак не соответствовал внешнему облику актера. Перед режиссером предстал маленький и щуплый человек, фигуру которого выручали ее стройность и пропорциональность, осанка и большая, красиво посаженная голова. Что было делать? Если смуглота и шапка черных кудрей, — которых тоже не было у Высоцкого, — корректировались гримером, то все остальное… Будет ли убедительным противостояние такого фон Корена Лаевскому, играть которого был твердо намечен очень высокий ростом Олег Даль? Противостояние фигур, это, естественно, не главное противостояние, но сохранить и здесь чеховское соответствие было бы далеко не лишним.

Мысль же о том, что Владимир Высоцкий должен играть в фильме — не уходила. Начались размышления, прикидки, в результате которых Иосиф Ефимович решил изменить внешность Корена ради внутреннего воплощения этого героя Высоцким. Режиссер к тому времени уже понял, что Высоцкий обладает твердым характером и не менее твердыми бескомпромиссными убеждениями. И если именно эти качества направить «в сторону» фон Корена, то творческие задачи режиссера и актера могли бы с успехом осуществиться.

Что если зоолога и явного поклонника ницшеанской философии прежде всего считать деспотом с непреклонными воззрениями? Тогда он может быть и невысоким, и щуплым…

Такое мнение высказал Хейфиц в присутствии актера. И, конечно, надо было не иметь ни комплексов, ни амбиций, вполне понятных, чтобы ответить так, как Высоцкий:

— В самом деле, есть много примеров тому, что деспоты — часто люди маленького роста, и этот свой недостаток пытаются возместить осуществлением мечты о власти… Тогда они испытывают чувство превосходства.

Когда все перипетии вокруг комплекции и роста фон Корена и Высоцкого были упорядочены, у актера возникло другое волнение, не менее основательное:

— Все равно меня на эту роль не утвердят. И ни на какую роль не утвердят… Наверное, «есть мнение» не допускать меня до экрана.

Ожегшись на многих «недопущениях» (а к тому времени их оказалось больше, чем сыгранных ролей), Высоцкий опасался не напрасно. Его действительно могли «не пустить» на экран, потому что появление на экране — это и официальная реклама актера (в неофициальной, как известно, Высоцкий не нуждался), которая могла ему оказать и дальнейшую помощь в киноискусстве. Но разве станут его рекламировать «сверху»? Время «Вертикали» было давно позади, и Высоцкий, несмотря на отсутствие явной его конфронтации властям предержащим, несмотря на то, что он давно котировался не автором «блатных» песен, он все же считался бунтарем, возмутителем спокойствия.

И он волновался. К тому же, очень тянуло к экранизации этой чеховской классики, не меньше, чем потом к «Вишневому саду». Что было делать в такой ситуации? Собственные объективные возможности были очень велики, правда, но «сверху» воспринимались как «отрицательные». Необходимо было каким-то мощным «положительным» силам принять участие. За актера вступились космонавты, и Высоцкого утвердили на роль фон Корена. Космонавт Гречко, например, считал, что воевать против Высоцкого — это значит, — воевать против собственного народа…

Итак — съемки в конце концов начались.

Каким Лаевский вышел у Даля, какой фон Корен получился у Высоцкого? Теперь, когда мы вкратце вспомнили особенности этих героев, — литературные, в основном, — судить о результатах в кино — логичнее.

Талантливейший Олег Даль мог — и имел на это немало оснований — представить Лаевского зрителю кем-то вроде вампиловского Зилова, блестяще сыгранного им потом, шесть лет спустя. Но он воспользовался другими возможностями, которые давала драматургия роли. Это были, описанные в повести, искренние, порывистые моменты раскаяния, почти истерическое желание исправиться и начать жизнь сначала, острое чувство вины перед одинокой женщиной, которую он сбил с пути истинного и — внезапно возникшее осознание своей неотделимости от нее. И если лишний человек Зилов безнадежно опустошен, выхолощен, смотрит на свет пустыми, мертвыми глазами, то лишний же человек Лаевский эмоционален, он жаждет перемен и борьбы, в его глазах сверкают и слезы, и досада, и благодарность, он весь — живой, выразительный. Таким его воссоздал на экране Олег Даль и, потому, повторяем он был и «плохим» и «хорошим» одновременно.