Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - [106]

Искусство одомашнилось: при всех своих претензиях, стало послушным. Революционная риторика в искусстве сохранилась (болтать, в конце концов, не мешки ворочать), но эпоха революции на Западе закончилась. Она началась в 1775 году в Лексингтоне и Конкорде, а закончилась в 1945 году поражением революционных режимов фашистской Германии и Италии. В искусстве эпоха революции совпала с романтизмом, модернизмом и промежуточными десятилетиями. Но теперь основная форма правления устоялась. Авангард – изначально термин из военного дела – умер, потому что больше не было революционных движений, в творчестве или вне его, чтобы идти в передовом отряде (для сегодняшнего профессионального художника «авангард»[105] скорее означает паевой фонд).

Точно так же как в послевоенном порядке кооптировался социализм, социал-демократия, «смешанная экономика» регулируемого капитализма (которая путешествовала по США под именами «Новый курс» и «Великое общество»), так и повстанческие энергии модернизма вводились как искусство добра для общества, своего рода духовный тоник для телесной политики. Культура, как любили объяснять бюрократы от культуры, была нужна затем, чтобы «воспитывать» нас, «просвещать» нас – в лучшем случае, «бросать вызов» нам или бросать вызов «статус-кво», – но всегда в рамках установленной либеральной демократии и ее согласованных ценностей. Отсюда и зрелища, выросшие на публичном финансировании «радикальных» художников и проектов – как официально санкционированное инакомыслие. Искусство становилось членом гражданской семьи, пусть даже в статусе непокорного ребенка.

Художникам не нравятся такие разговоры. «Профессионал» – грязное словечко для большинства сфер искусства, а значит, во многих контекстах является синонимом слова «карьера». Считается, что некоторые виды искусства даже не стоит упоминать подопечным университетов – особенно в университетах. Художникам нравится думать, что они все еще богема. Как вторая парадигма влечет за собой отрицание рынка, так третья – отрицание профессионализации. Вторая парадигма понятий и образов – художник как гений, герой, бунтарь, пророк – настойчиво сохраняется в третьей, но не как анахронизм, а как необходимая выдумка. Для авторов вера в то, что ты не профессионал, является частью профессионализма. Что совершенно не означает, что ты им не являешься.

Художник, богема, профессионал: три парадигмы для автора, уходящие корнями в три системы экономической поддержки. Каждая из них подразумевает свои формы обучения, типы зрителей, режимы выставок, публикаций и перфомансов – свое понимание искусства и его роли в обществе. Конечно же, все они пересекаются и соприкасаются: долгие преобразования, сложные и маргинальные случаи, предчувствия и выживание. Но мы определенно подошли к следующим преобразованиям. Профессиональная модель сходит на нет, так как институты, которые ее поддерживали, некоммерческие и коммерческие, сокращаются или исчезают. Появляется новая парадигма. Ее экономические контуры были предметом второй и третьей частей этой книги. А ее последствия для природы искусства и художника станут предметом следующей главы.

13 Четвертая парадигма

Я не люблю говорить о будущем, потому что не вижу его. Достаточно сложно также говорить о настоящем, не говоря уже о прошлом. Прогнозы почти всегда ошибочны – а в царстве культуры и общества они позорно ошибочны. Кто на самом деле может сказать, как будет выглядеть искусство в будущем? То, что я предлагаю в этой главе, – это набор наблюдений, исключительно предварительных, о характеристиках, которые творчество и художник предположительно приобретают в наше время, – о новой конфигурации, которая, похоже, собирается сама по себе. В конце я попытаюсь дать этой парадигме название.

Как свидетельствует все, о чем я говорил до сих пор, главный факт о нынешнем положении художника заключается в том, что нет ни одного фактора, который мог бы оградить вас от рынка. Независимо от того, пребываете вы «вне» его или нет (возвращаясь к разграничению, которое я приводил во второй главе), вы определенно «в нем» – во всех смыслах внутри. Учреждения не будут защищать автора так, как защищали профессионалов. Богемный вариант – воздержаться от купли-продажи, хотя бы в рамках собственного искусства, и жить в благородной нищете на подработках – в нынешнем времени арендной платы и долгов больше не является жизнеспособным. Да, художникам всегда приходилось беспокоиться о деньгах, но им не всегда приходилось беспокоиться о рынке как таковом: о том, чтобы работать внутри него, о том, чтобы свободно владеть его терминами и оборотами. В конце концов, это означает, что нынешние авторы – суть группы из одного человека, что управлять своей карьерой – все равно, что вести малый бизнес.

Такая работа формирует рыночную персону. В цифровую эпоху художник неизменно гениален, жизнерадостен, узнаваем. Вспомните Лизу Конгдон, ведущую неизменно оптимистичный блог – «Сегодня будет круто» – даже во времена нищеты и выгорания. Подумайте о Люси Беллвуд, карикатуристке, такой эмоциональной в Сети, даже когда ей кажется, что ее разрывают на части. Современные авторы – люди простые, скромные. Им нужно увлечь свою аудиторию, поэтому они увлекательны. Их поклонники обращаются к ним за вдохновением, а потому они дают его. Авторы стараются понравиться, они искренни, не злятся и не делают пауз. Так как назвать эту личность – неизменно позитивную, самоотверженную, сияющую, как начищенный пятак, – как не коммерческой? Это – улыбка продавца, сердечное рукопожатие менеджера, потому что аудитория теперь стала клиентской базой, а клиент всегда прав.