Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок - [43]

Прошлое столетие сломало эту архаическую реальность. «Короткий ХХ в.»608 сделал мир иным. С одной стороны, противостояния приобрели идеологически непримиримый оттенок и всемирный масштаб. Это можно видеть на примере подъема и упадка коммунизма и фашизма — двух идеологий, каждая из которых претендовала на специфическую универсальность, а их представители серьезно задумывались о глобальном политическом доминировании. Несовместимость и одного и другого с политическим и экономическим порядками, сформировавшимися в XVII–XIX вв., породило две мировые войны — длинную (The War of the World609, продолжавшуюся с конца 1910-х до конца 1980-х гг.) и короткую (The World War, ограниченную периодом 1939–1945 гг.). С другой стороны, в ходе этих конфликтов возникло и «противоядие»: технологический прогресс принес с собой в мир ядерное оружие, которое сделало силовое выяснение отношений между ведущими державами фатальным. Попытки убедить себя в том, что мир изменился не слишком радикально, политики предпринимали вплоть до середины 1960-х гг., но после Карибского кризиса стало очевидно, что военные конфликты теперь могут иметь только локальный (а если говорить точнее — периферийный) характер. И хотя в последующие годы, а порой и сегодня политики и эксперты продолжали рассуждать о противостоянии «капитализма» и «коммунизма», «демократий» и «авторитарных режимов», а то и о «столкновении цивилизаций» или о религиозном или этническом разделе мира, человечество вступило в совершенно новую эпоху.

Когда Ф. Фукуяма писал свою знаменитую статью про «конец истории»610, он, по его собственным словам, «использовал слово “история”» в гегелевско-марксистском смысле, как долгосрочную эволюцию человеческих институтов, которую иначе можно назвать развитием или модернизацией»611; «конец» в этом контексте трактуется не как завершение, а скорее как цель. Эта гипотеза вполне может быть верной: выйдя из противостояний ХХ в. победительницей, модель либерального рыночного общества положила конец той истории, ход которой определялся насилием. Я бы даже сказал, что война и экономика поменялись местами: если раньше сила была основным и самодостаточным инструментом противоборства, а хозяйственная состоятельность страны лишь подпитывала ее, то в новых условиях экономические и финансовые инструменты стали главными и неоспоримыми орудиями конфликта, в то время как военная сила перешла в разряд полезных, но всего лишь дополняющих данные факторы моментов. Та история закончилась потому, что технологии — производственные, финансовые и социальные — способны чисто экономическими методами обеспечить то, чего всегда добивались войнами: обретение необходимых ресурсов, получение нужных товаров и услуг, перераспределение в свою пользу глобального богатства, выстраивание цепочек технологической и интеллектуальной эксплуатации, контроль над поведением миллионов и миллиардов людей.

Этот масштабный переворот обесценил очень многое, что было дорого любому властителю в «исторические» времена: какие-то территории превратились из преимущества в обузу; молодое и многочисленное население стало порождать больше проблем, чем возможностей; способность к мобилизациям утратила свой прежний смысл. Время, отсчет которого начался в начале 1970-х гг. с последних значимых побед коммунистического мира, формирования основ постиндустриального общества и появления зачатков новой финансовой архитектуры, является поистине постисторическим — символы и смыслы тут все больше замещают привычные устойчивые элементы повседневности. И если оценивать не внутреннюю эволюцию экономических и финансовых систем развитых стран, что мы делали в первых двух главах, а ее влияние на остальной мир и глобальные процессы, нам представится довольно неожиданный облик недавнего времени.

Я уже упоминал во введении слова Р. Арона, в середине 1960-х говорившего о том, что СССР и США, ведущие коммунистическая и капиталистическая страны, имели в то время больше общего, чем различий. Каким бы парадоксальным ни казалось это утверждение, оно в целом было верно. 1960-е были последним периодом, когда ведущие страны обладали приблизительно равным технологическим потенциалом, использовали похожие производственные методы и организацию труда, и при этом были связаны рамками единой финансовой системы, построенной на общей основе и предполагавшей эквивалентность обмена, сбалансированность торговли и ограниченность фиктивного капитала. Изменения, которые перенесли нас из 1960-х в 2020-е, можно разделить на три относительно равных по продолжительности этапа.

Первый формально начался 15 августа 1971 г. с решения президента Р. Никсона о моратории на размен доллара на золото по фиксированному курсу, о трехмесячной заморозке цен на базовые товары и о введении дополнительной 10%-ной пошлины на импорт612 и закончился 25 декабря 1991 г. заявлением президента СССР М. Горбачева о своей отставке613. Содержанием этого этапа была борьба двух инструментов конкуренции: экономического и политического. Соединенные Штаты, пользуясь своим статусом мощной рыночной экономики, фактически вышли за те рамки, которые ограничивали поведение любого правительства на протяжении сотен лет. Результатом отпускания доллара «в свободное плавание» стала потенциальная возможность влиять через финансовые процессы практически на всю мировую экономику, причем делать это с гораздо меньшей проекцией политической силы, чем раньше (примечательно, что старт этого процесса совпал с завершением войны во Вьетнаме и с началом политики разрядки). Советский Союз, который также осуществлял впечатляющую проекцию экономической мощи на своих сателлитов и «неприсоединившуюся» периферию, двинулся ровно в обратную сторону, все более дистанцируясь от внешнего мира (в 1985 г. отношение внешнеторгового оборота к ВВП составляло в США 13,1%614, а в СССР — около 8%615) и пытаясь привязать союзников к себе не столько рыночными методами, сколько политическими факторами или дозированной экономической помощью, поддерживавшей тот или иной режим. И если Америка перешла от войны к экономическому доминированию над миром, то Советы двинулись иным путем, от проявлявшего некие поползновения к рыночной самоорганизации режима к экономическому застою и усилению политического вмешательства на периферии, которое в конечном счете завело страну в афганскую западню.