Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок - [31]

Четвертая фундаментальная особенность «новой экономики» состоит в подлинном перевороте понятий потребления и инвестирования.

Вся индустриальная система, существовавшая со времен промышленной революции XVIII–XIX вв., основывалась на предельно четком разделении этих понятий. Человек (или воплощенная в нем рабочая сила) рассматривался экономистами как один из факторов производства — наряду с сырьем, средствами производства и капиталом. Заработная плата, которая выплачивалась работнику, считалась прямым вычетом из того объема средств, которые могли бы быть использованы на развитие и расширение производства. При этом те характеристики воспроизводственного процесса, которые мы рассмотрели ранее, однозначно говорили о том, что увеличение инвестиций может привести к пропорциональному (или же почти пропорциональному) увеличению производства — поэтому с давних времен мысль о том, что рост зарплат является фактором торможения экономического развития, принимался за данность. На уровне политических решений этот момент не подвергался сомнению: большинство мощных экономических рывков индустриальной эпохи было совершено именно за счет ограничения потребления и увеличения доли валового продукта, направляемого на инвестиционные цели. Примерами могут быть и индустриализация Великобритании в XVII–XVIII вв., осуществленная за счет обнищания огромных масс населения, и эксперимент по ускоренному развитию экономики Советского Союза, стоивший народу огромных усилий и на десятилетия остановивший рост уровня жизни населения, и купленные дорогой ценой успехи новых индустриальных стран Азии (с середины 1970-х по конец 1980-х гг. реальная заработная плата в Таиланде, Малайзии и Индонезии фактически не повышалась, а в Южной Корее прибавляла чуть более 1,5% в год484; для обеспечения быстрого роста требовалось существенное ограничение потребления: в начале 1990-х гг. норма сбережения составляла на Тайване 24%, в Гонконге — 30%, в Малайзии, Таиланде и Южной Корее — по 35%, в Индонезии — 37%, в Сингапуре — 47%, а в Китае доходила, по некоторым данным, до фантастического уровня 50% ВВП485). Иначе говоря, сама логика индустриального общества с его стандартизированным массовым производством предполагала три момента: во-первых, человек как производитель был обычным фактором производства и затраты на его нормальную жизнь оказывались не более чем издержками; во-вторых, труд был относительно унифицированным, и поэтому инновации оставались эпизодическим, а не повседневным процессом; в-третьих, для наращивания объемов производства требовалось относительно пропорциональное увеличение использования всех основных его факторов. Единственным сдвигом, который могли себе представить теоретики того времени, было вытеснение рабочих машинами, происходившее на протяжении всей истории модернити и к 1970-м гг. принявшее угрожающие масштабы (в данный период распространились прогнозы о всеобщей автоматизации и обусловливаемой ею 20–25%-ной и даже 40%-ной хронической безработице486).

Однако развитие пошло в иную сторону: занятость стала крайне гибкой: в 2018–2019 гг., например, более 1% рабочих мест в американской экономике исчезало каждый месяц — но еще большее их число воссоздавалось в других отраслях487. По мере того как информация и знания становились все более значимым производственным ресурсом, роль человека как их носителя стала выходить на первый план по сравнению с его ролью простого дополнения к индустриальным машинам. Интеллект и уникальные способности людей, что немаловажно, не позволяли редуцировать их к некоей абстрактной «рабочей силе», как это делали экономисты XIX в., равно как и говорить о «средних» затратах труда, определяющих стоимость товара. Человек в новой экономике превращался из «фактора производства» в самостоятельного производителя, а из крупицы классового общества — в «суверенного индивида» с широкими правами и возможностями488. В 1964 г. будущий нобелевский лауреат Г. Беккер опубликовал свой эпохальный труд «Человеческий капитал»489, и вскоре книги под названием «Интеллектуальный капитал» (Intellectual capital) или «Капитал знаний» (Knowledge capital) начали исчисляться десятками; характерно, что первый термин был особенно распространен в 1990-е гг.490, а последний — в 2000-е491. Могло показаться, что новые качества человека как работника вели к перераспределению оплаты факторов производства, но основным следствием «революции cтоимости, основанной на знаниях»492 стала более фундаментальная трансформация.

Если постараться быть кратким, то сводилась она к существенному смещению границы между потреблением и накоплением. Как известно, валовый внутренний продукт с точки зрения расходов (или направления использования) распадается на конечное потребление, валовое накопление капитала и сальдо внешнеторговых операций — и на протяжении многих десятилетий в развитых индустриальных странах соотношение между конечным потреблением и валовым накоплением оставалось относительно устойчивым: если в середине 1920-х гг. оно составляло в США 36% ВВП к 64%, в Великобритании — 33% к 67%, а в Германии — 39% к 61%, то к началу эпохи постиндустриального перехода ситуация изменилась радикальным образом: доля валового накопления в ВВП упала до 30,1% (в Германии) и до 26,8% (во Франции), тогда как доля конечного потребления домохозяйств выросла до 70 %493. Причина такого серьезного сдвига кроется, на мой взгляд, именно в формировании нового качества воспроизводственного процесса.