Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок - [19]

Подводя предварительный итог, следует подчеркнуть, что в период с 2008 по 2016 г. монетарные власти и правительства всех трех основных экономических центров мира осуществили шаги, которые ознаменовывали практически полный разрыв с традиционной финансовой политикой.

Во-первых, они впервые (за исключением Японии, которая делала это и раньше, пусть и не в таких масштабах) рискнули опустить учетные ставки центральных банков до нуля и использовать этот инструмент для практически неограниченного кредитования своих правительств (или правительств некоторых из стран — членов валютного блока) для обеспечения возможности наращивания ими своих бюджетных дефицитов. Подобным образом центральные банки способствовали в конечном итоге поддержанию спроса за счет увеличения расходов правительств и обеспечивали дополнительные возможности по преодолению экономического кризиса. При этом впервые в истории (опять-таки если не брать в расчет Японию) оказалось, что существенное увеличение кредитной эмиссии и государственных расходов может не порождать инфляции — даже напротив, осуществляться практически на грани сползания экономики к дефляции. Последнее крайне важно, так как сочетание неограниченного кредитного предложения и низкой инфляции в 2010-е гг. стало фундаментальным основанием для превращения политики нулевых процентных ставок в «новую норму» (если сравнить эту ситуацию с 1930-ми гг., когда процентные ставки были крайне низкими, главным отличием окажется то, что в то время денежное предложение оставалось ограниченным и цены устойчиво снижались с мая 1930 г. по март 1933 г., а затем снова в 1938–1939 гг., причем в 1931–1932 гг. темпы падения год к году достигали 10%270).

Во-вторых, власти предприняли (причем также впервые, хотя имеются попытки отнести первое проявление такой политики к весне 1932 г. и можно вспомнить японский опыт 2001–2006 гг.) количественное смягчение, сутью которого было массирование кредитование банков и корпораций со стороны центрального банка, принимавшее форму выкупа структурированных долговых обязательств без какого-либо залогового обеспечения. В качестве особой формы этой же политики можно воспринимать и переход под контроль правительств крупных компаний или банков, что позволяло им получить дополнительную ликвидность для сохранения своей платежеспособности. Политика количественного смягчения была в основном ноу-хау периода 2008–2016 гг. и сыграла, на мой взгляд, определяющую роль в предотвращении полномасштабного долгового кризиса, создав предпосылки для относительно быстрого возвращения экономик ведущих стран к росту.

В-третьих, особое внимание следует уделить опыту финансового регулирования в зоне евро, где долговой кризис в Греции поставил перед правительствами входящих в еврозону стран и перед ЕЦБ и руководством Европейской комиссии особо сложные проблемы, связанные со спасением от дефолта суверенного государства, входившего в данную валютную зону. Способность ЕЦБ осуществить в 2010–2016 гг. массированную программу количественного смягчения для государств, находящихся вне формального суверенитета центрального банка, стало уникальным примером того, как финансовые власти могут противодействовать распространению кризиса внутри интегрированной группы государств, а не только в рамках одной страны.

В-четвертых, финансовые процессы, происходившие в развитых странах в 2008–2016 гг., отличались от всех предшествующих случаев и масштабами государственного вмешательства в экономику: если суммировать все программы вливания денег через бюджет и ФРС, которые были предприняты в США в 2008–2014 гг., они составят $3,6 трлн, или 23% ВВП Соединенных Штатов 2007 г.271; аналогичный показатель для Японии находился на уровне ¥43 трлн, или менее 10% ВВП 2007 г.272 (в еврозоне основная помощь сводилась к снижению процентной ставки273, количественное смягчение было реально запущено только после начала долгового кризиса в Греции). Фактор масштаба сыграл в данном случае определяющую роль, заставив правительства поверить в то, что для совремeнной монетарной политики практически нет ничего невозможного (стоит напомнить, что первый в истории прецедент количественного смягчения 1932 г. предполагал предоставление дополнительной ликвидности через покупку государственных облигаций на $1 млрд, или 1,67% ВВП США274). Только размер вмешательства властей в 2008–2016 гг. предотвратил развитие ситуации по негативному сценарию.

Однако самым важным событием 2010-х гг. в сфере экономики и финансов было, на мой взгляд, превращение отрицательной процентной ставки в «новую норму», несмотря на то что само это явление, казалось бы, полностью противоречит самой сути процента и кредита. Экономическая теория издавна предполагала, что «естественные качества» Homo economicus предполагают желание обладать тем или иным товаром и услугой немедленно, соответственно, обретение их через определенный срок выглядит гораздо менее привлекательным275. Именно из этого стремления и выводится идея процента как цены, уплачиваемой за немедленное обладание благом. О. Бём-Баверк писал в 1888 г.: «Как общее правило, блага в настоящем стоят больше, чем будущие блага того же качества и в том же количестве»276. Дж. Кейнс предложил несколько иной взгляд, полагая что «норма процента — это не “цена”, уравновешивающая спрос на ресурсы для инвестиции и готовность воздержаться от текущего потребления, — это “цена”, которая уравновешивает настойчивое желание удерживать богатство в форме наличных денег с находящимся в обращении их количеством»277. Не менее долгую историю имеет и представление о проценте как о составной части валовой прибыли, высказанное Дж. Мэсси, которое в свою очередь приводило к выводу, что если ссудный процент «есть часть той прибыли, которую занятые деньги способны принести, то уровень процента всегда должен определяться этой прибылью»278. Марксисты, критикуя «представление, будто процентом оплачиваются деньги как таковые», развили этот подход («процент есть не что иное, как часть прибыли, выплачиваемая промышленным капиталистом собственнику того чужого капитала, с помощью которого он исключительно или частично работает»279). В этой логике норма процента не может быть выше нормы прибыли на протяжении сколь-либо продолжительного срока («во всяком случае среднюю норму прибыли следует рассматривать как конечный максимальный предел процента»280), в то время как «минимальный предел процента совершенно не поддается определению; он может упасть до какого угодно уровня». Маркс считал, что «очень часто с низкой ставкой процента могут быть связаны чрезвычайные спекулятивные махинации, как, например, железнодорожные спекуляции летом 1844 г.»281. Между тем для нас важно то, что никто из экономистов XIX и XX вв. не рассматривал вопрос отрицательных ставок — это противоречило обоим фундаментальным допущениям конкурирующих экономических теорий: в первом случае это предполагало бы, что человек перестал быть рациональным, экономически мотивированным существом и превратился в аскета, осознанно ограничивающего свое потребление, надеясь на то, что в будущем блага станут доступнее, чем сегодня; во втором — что заемщик может извлекать прибыль, не производя никакой прибавочной стоимости.