Екатерина - [40]
«Хоть бы песни петь принялся», — мысленно взмолился Шувалов.
— Лечись, Петр Иванович.
— Лечусь, Алексей Григорьевич. Выпили одним духом.
— Так ты кажешть на Невской перспективе снигу коням по рэбры?
— По самые ребры.
— В таком рази выходыть издыти тут, наипоганищэ.
«Слава тебе Господи, за бандурой потянулся», — облегченно вздохнул сенатор.
Обер-егермейстер, надев на второй палец золотой наперсток с кусочком лозы, стал перебирать струны из бараньих кишок.
хриповатым, хватающим за душу голосом, запел обер-егермейстер.
«Будь ты неладен», — пожелал хозяину гость, недолюбливающий божественного репертуара.
пел Разумовский, и слезы текли из его египетских глаз.
Падал снег, тяжелый, как творог.
Пели песни и лечились водкой до полуночи. У Шувалова налились кровью круглые жирные щеки, а у обер-егермейстера — египетские глаза.
— А мне, Алексей Григорьевич, нынешней ночью толстая баба снилась, — сказал сенатор, — будто жрет она из корыта соль и за баню опорожняться бегает. Прегромаднейших пять горок навалила, две золотых да три серебряных. Догадай-ка, что означает сей сон и кто есть эта баба?
Разумовский стал думать, положив на стол красивую голову с египетскими глазами, налившимися кровью.
— Не можешь догадаться, Алексей Григорьевич?
— Нэ можу, — со слезами в египетских глазах ответил хозяин.
— Ну так я тебе подмогу, — сжалился сенатор. — Эта толстая баба и есть наше Отечество.
— Кто? —переспросил обер-егермейстер.
— Отечество, — отчеканил сенатор.
Хозяин поднялся с кресла, выпрямился, вознес бандуру и, крякнув, раскрошил липовый кузов о голову своего гостя.
— Вот тоби за Отечество! — пояснил хозяин и, отбросив в сторону короткий широкий гриф с двенадцатью болтающимися струнами, величественно опустился в кресло.
Обер-егермейстер в обхождении был человек нецеремониальный.
Шувалов сразу протрезвел.
«Никто как черт за язык меня потянул, — пришел к неутешительному выводу Петр Иванович. — С дураками песни выть надо, а не разговаривать».
К сожалению, не все мудрые мысли приходят вовремя.
— Кто? — вторично взревел обер-егермейстер. — Кто будэ цэ баба?
— Так я это, Алексей Григорьевич, ради смехов, — умилительно сказал сенатор, боясь шевельнуться в стульце.
— Над Отечеством смехи делаешь? — сообразил человек, называвший государыню «Лизой», а то и «Лизько».
И, крикнув холопов, приказал сечь господина Шувалова в каретнике батожьем до крови.
Сенатор повалился на колени.
У трезвого Разумовского душа была баранья, а у хмельного — тигрова.
— Ни, — мотнул он головой.
И российского Цицерона поволокли в каретник.
7
Внук Петра Великого в тесном прусском мундире с широкими обшлагами и полами, завороченными назад, объезжал верхом на стуле оловянных своих пруссаков: егерей, фузелеров и мушкетеров в белых гамашах, построенных на полу в длинные тонкие развернутые линии, согласно новейшей Фридриховой тактике.
Старый шведский драгун Румберг, также верхом на стуле, объезжал оловянные русские полки, поставленные в укрепленные позиции.
Почти желтые глаза наследника престола горели решимостью и отвагой. Желваки двигались на бледном рябом лице. Длинные беспокойные пальцы ползали, подобно глистам, по вызолоченному эфесу шпаги.
Семнадцатилетний полководец, объехав первую линию, круто повернул своего деревянного коня воображаемой мордой его, то есть спинкой стула, в сторону русских.
Оловянные преображенцы, семеновцы, измайловцы и конногвардейцы скрывались за книгами, за пустыми коробками, наконец, за растянутыми на полу протертыми драгунскими штанами, заменяющими редуты.
Старый Румберг, командующий русскими войсками, отъехал на своем стуле за левый фланг, упирающийся в канапе.
Презрительная улыбка искривила бескровные губы Петра Федоровича: «Варварская тактика! — положил он в мыслях. — Я разобью наголову этих русских янычаров, воюющих, как при Моисее. Они годны только на турок. Какой же порядочный полководец в наш век начнет сражение с отстрелки из редутов. Ослы!» Петр Федорович твердо помнил про короля прусского, отказывающегося ставить свою армию в укрепленные позиции, чтобы не дать противнику шанса перейти в наступление.
— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
И, выхватив из ножен клинок, на котором было вырезано, как и на всех прочих российских офицерских шпагах, «Виват Елисавета Великая», Петр Федорович приказал трем камер-лакеям, ползавшим коленями по полу, двинуть линейную прусскую пехоту в атаку на штаны, прикрывавшие левый фланг русских войск.
«Всегда во фланг, никогда с фронта», — говаривал Фридрих.
На прусских гренадер и фузелеров посыпался горох.
— Ура-а-а! — орал наследник престола, вздыбливая стул и размахивая над головой шпагой.
Оловянные трупики пруссаков усеяли поле сражения.
Наследник, содрав с горячей трясущейся головы треугольную шляпу, проквакал:
— Пальбы плутонгами от фланга к центру и обратно!
Но сухой горох почти не причинял урона первому российскому гвардейскому полку, защищенному протертыми драгунскими штанами.
Тогда Петр Федорович двинул для атаки скорыми аллюрами и сомкнутым строем, согласно Фридрихову правилу, кирасиров и карабинеров с холодным оружием. Мортиры, с высоты четырех подушек, стали изрыгать на прусскую конницу комья жеваной бумаги.
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.