Екатерина - [38]
— Мавра, Маврутка! — ткнул Петр Иванович супругу свою в теплое плечо. — Проснись, что ли, ради Господа, разговаривать хочу.
Мавру Егоровну будто из ковша полили.
— Ляг, чертова ягода! — распорядился сенатор. — Чего села? Чего веслами треплешь? Только морозу своим характером под одеяло напускаешь.
И, смахнув пальцем холодную утреннюю слезу, за которой не было ни радости, ни горя, Петр Иванович стал в строгости рассказывать Мавре Егоровне свое сновидение про бабу толстого сложения.
Влюбленная супруга выслушала, не ворохнувшись.
— Ну, а теперь, Мавра, скажи, кто же она есть, эта баба?
— Никак, Аксинья? — робко проронила госпожа Шувалова, прикрывая беззубый рот ладошкой.
— Аксинья! — передразнил зло сенатор. — Аксинья!.. Э-э-эх, а еще министр при особе. Тьфу! — и плюнул: — Вот какой ты внутренний министр.
Если невпопад сказала бы любимая женщина, это, вероятно, показалось и милым, и трогательным.
— Она, толстая баба эта, есть любезное отечество наше! — раскрыл Шувалов. — Россия! Вот кто она есть.
— Россия, — повторила Мавра Егоровна, — сей только час и догадала, что Россия.
— Догадала! Догадала!
— Прости, пожалуйста, что неразумная, — сказала женщина самая умная в государстве, по обновлениям врагов ее.
А кому же верить в этом мире, если не врагам?
Сновидение Петра Ивановича в наше время объяснили бы так: исполнение желаний.
И действительно, мысли о соли преследовали сенатора.
Империя готовилась к свадьбе. По ранней весне в иностранных портах стали грузиться корабли на Санкт-Петербург: каретами, колясками, тафтой, парчой, бархатами, шелками, шляпами, башмаками, чулками, пуговицами, позументом, ниткой.
Российские послы при дворах французском и саксонском изучали дела церемониальные не для того, чтоб в пышностях сравниться с Парижем и Дрезденом, первыми мотами в свете, но чтоб перепышнить их.
— Когда Отечество войдет в прежнюю свою тарелку, кому, Мавра, об нем стараться, если не Шувалову? У кого еще в сенате есть ум? Кто России усерден? Видит Бог, вельможам всякая чужая беда за сахар. Того гляди, пустят Отечество Христовым именем побираться. Ох, Мавра, свадьбой этой государыня кинула через плечико последний империал.
Именным указом было выдано всем чинам четырех классов жалованья по окладам за целый год наперед.
«Капля в море-окиане», — плакались чины, заказывая для церемоний богатые платья, кареты цугами и прочие экипажи с золотыми и серебряными убранствами.
«Для мужеской персоны особливый экипаж, для женской особливый».
«Да егерей одеть знатно, да пажей и двух скороходов и двух гайдуков и двенадцать лакеев и лошадей в цугах».
Однажды важная персона спросила у Сумарокова: «Что полновесней, ум или глупость?» — «Глупость, — отвечал тот, — вас, сударь, возят шесть скотов, а меня одна пара».
От великих разорений у персон всех классов пошла кругом голова.
Деревни с рабами стали продаваться в полцены. На базаре, не до звезды торгуясь, можно было купить за двадцать копеек старуху с зубами.
Шувалов, потягиваясь в постели, процедил сквозь зубы:
— А тут не ныне-завтра на Фридриха придется узду надевать, грабит прусский герой Европу, равновесие качает.
— Равновесие качает, — подтвердила Мавра Егоровна.
— Турит свое дело.
— Турит свое дело.
— И в каких аллюрах!
Мавра Егоровна разверзла было рот, чтобы и на аллюры отозваться, но Петр Иванович так ее чувствительно торкнул костяшкой пальца по лбу, что огнищи из глаз посыпались.
«Хранить тихость, значит», — сообразила супруга с некоторым запозданием.
— А кто полки российские двинет? Вошь, что ли, с нечесаной башки? А, Маврутка? Вошь? — и строго: — Империал! Вот кто двинет. Финансы! Вот кто в нынешнем веке первую имеет силу.
Но Мавра Егоровна молчала.
— Мне сказывал недавно генерал Кейт: ни людей у него, ни припасов, ни снаряжения, — продолжал сенатор после небольшой паузы, — крысы с голода дохнут в магазейнах. А фельдмаршал Лессий горько на то смеется: «Отдаваемые, де, военной коллегией приказы существуют только на бумаге и так, де, их и надо исполнять». Граф Бестужев волосы на темени рвет: «Свадьба! Свадьба!» А как постараться об отечестве, не знает. Кругом бараны. Уперлись лбами в недоимки, да в подушные, а забор, вишь, камен. Вот лбы и трещат. От подушных и недоимок-то вся Россия разбежалась, которые к полякам, которые на бухарскую сторону и в Персию бусурманиться, которые в Сибирь. На одних казенных заводах беглых крестьян до шестнадцати тысяч душ. Для провожания их в домы всего сибирского войска не хватит.
Шувалов, утвердив локоть на подушке, подпер умную взъерошенную голову кулаком.
— Ну, Мавра, хоть теперь скажи, пожалуй, есть ли у тебя соображение, к чему сон явился? — пытал сенатор супругу.
Мавра Егоровна, конечно, соображение имела; она сразу же угадала в толстой бабе, которая жрала соль и опорожнялась богатой казной, разумеется не дворовую девку Аксинью, а любезное Отечество свое.
— Нет, Петр Иванович, не имею догадки. Растолкуй уж ты, сударь, дуре своей, — протянула она, прикидываясь простенькой, чтоб доставить мужу удовольствие.
Она знала, что сенатору нравится видеть себя великаном посреди карлов.
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.