Екатерина - [39]
Женщины вообще, думается нам, наблюдательней мужчин. Чужая жизнь словно за четырьмя стенами.
Мужчина, походя, заглянет в нее через незанавешенное окно, а женщина припадет глазом к замочной скважине. Нам кажется, что в скважину всегда увидишь больше. Может быть, поэтому мужчины и сплетничают скупо. Может быть, и это всего вероятнее, им и сказать-то нечего. Что увидишь через незанавешенное окно? Ничего интересного.
Сенатор опустил веки, как скрипач, играющий с чувством.
— Солью у нас торгуют в губерниях по неровной цене, — начал он в том приятном тоне, каким говорится о высоких материях: о бессмертии, о времени, о пространстве, о звездах.
Вот это мужской разговор. Ах, какая скучища!
— В одной губернии торгуют солью по три копейки за пуд, в другой по двугривенному, а где и полтинник. Из листов соляных контор приметно, что Отечество наше за полный год съедает без малого семь с половиной миллионов пудов соли, принося государству прибыльных денег 755 600 рублей и 24 копейки, — сенатор слегка приподнял веки и опять опустил их, как скрипач, играющий с чувством. — Стараясь Отечеству и видя великую нужду в деньгах, я, государи мои… — сквозь опущенные веки Шувалову виделись господа сенаторы в красных креслах, — я, государи мои, предпринял исчисления, отверзающие, по моему згаду, перед любезным Отечеством нашим новые врата в финансовую эру, которую уместно сравнить с садом цветущим.
И Петр Иванович в том же приятном тоне, каким говорят о времени и пространстве, произвел несложные исчисления, показывающие, что прибыльную сумму легко увеличить на миллион, если во всех губерниях соль продавать по ровной цене 35 копеек за пуд.
— А чем есть всесильно Отечество? — подняв веки, спросил сенатор. — Отечество есть всесильно народом.
Петр Иванович, лежа рядом с Маврой Егоровной на влажных утренних перинах, из которых не всякий месяц выветривали тяжелый дух, воображал, что произносит тираду перед потомством, утверждаясь в славе российского Цицерона.
— Малая мудрость в том, господа сенаторы, если справедлив к себе, если по себе заботен. И волк себя за хвост не кусает, господа сенаторы.
И, с велеречивостью, неведомой россиянам, Шувалов раскрыл перед Мавруткой, замещающей всесильный сенат, сколь справедливы соляные принципии, берущие с населения лишний миллион, необходимый отечеству, разорившемуся на свадьбе.
— Соль, государи мои, все кушают: и я, и вы, и вся подлость, — так российский Цицерон называл народ. — Сим образом, всякий из нас, господа сенаторы, бросив щипок соли во щи, придет к любезному отечеству нашему с посильной помощью в равной доле со своим холопом. И трибун римский, избранный плебеями, не пресек бы, господа сенаторы, сих соляных принципий, справедливых во всеобщем и полном равенстве своем! — заключил российский Цицерон и будущий откупщик с четырьмястами тысячами рублей годового дохода.
А московский «плебей» на Большом Суконном дворе получал за чистку 1 фунта козьего пуха, что требовало четырнадцати часов работы, — одну копейку.
Падал мартовский снег, мокрый и тяжелый, как творог.
Мавра Егоровна, большая любительница «шампанского», сравнила с этою французскою шипучкой речь своего Цицерона.
— Разнежилась, а государыня дожидает, — турнул супругу господин сенатор, — вылазь из постели, что ли, надевай юбки.
И чтоб не видеть голых ног ее в синих венах и с кривыми пальцами, отвернулся к стене.
6
Шувалов обеденное кушал у себя в штудирной комнате среди ворохов сенатских бумаг.
«В Петербурге в один год три осени», — размышлял сенатор, поеживаясь в шлафроке на куньем меху.
Город был без неба. А может быть, белесое небо лежало на мостовых города и лошади мыли его копытами и рвали полозьями саней.
— Чертово место, — выругался сенатор. — Свечу, что ли, зажечь? — и обтерев о волнистые волосы неленивое перо, заложил его за ухо.
Подражая Шувалову, мы скажем, что в Петербурге вечер бывает и утром, и днем, и в положенный час.
Пришел из поместья обоз со столовым запасом и хлебом.
«Экий народ! — пробормотал сенатор, кинув взгляд через переплет окна во двор, — Словно дом у них запалился».
И верно, крику было много, а дел не столько: разгружали обоз тихим обычаем, с развалом.
«Всю Россию переделаю», — пообещал Петр Иванович, скидывая шлафрок, крытый китайской тафтой.
«Не проведать ли обер-егермейстера? Он, слыхнулось мне, прихворнувши».
Когда сенатор вошел в камору к Разумовскому, тот как раз лечился из чарки.
Елисавета про своего обер-егермейстера так говорила: «Он у меня по старому слову: — Тит, иди горох молотить! — Брюхо болит. — Тит, иди вино пить! — Бабенка, подай шубенку».
Ведро приказной водки стояло на табурете, застланном вышитым полотенцем.
Обер-егермейстер, облобызав гостя, наложил ему большую тарелку гречневой каши размазенки с чухонским маслом.
— Лечись и ты, Петр Иванович, — и налил в чарку приказной.
— Снег идет, — сказал Шувалов, чтобы не молчать.«О чем с ним, обер-егермейстером, разговаривать», — На Невской перспективе снегу лошадям по то место, откуда хвост растет.
— Це погано.
— Да. Езда тихая.
— Колы снигу коням по рэбры, конечно швыдко нэ пойдешь, — подержал разговор хозяин с египетскими глазами.
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.