Екатерина - [36]
Разведав в подробность, Елисавета обернулась к меньшой:
— В Новгороде, до него недалеко, поусердней, дитя мое, помолись за обедней Господу.
И часто-часто стала крестить.
— Ну, Христос с тобой, девочка.
И кони рванули легкие сани.
И метель орала русские песни.
2
Когда на зудящей коже племянника высыпали красные пуговки, Елисавета стала надавливать их пальцами — тут, там, здесь. Пуговки исчезали.
— Да, воспа, — строго сказала императрица.
Глаза ее были сухи.
Через несколько дней у Петра Федоровича, вместо лица, уже была страшная гнойная маска. Распухший язык, роняя вонючую слюну, торчал изо рта, как гнилая редька.
Страдания, поистине, были невыносны. С хрипом, в изнеможении телесном, гнойный племянник слал мольбы — кончить его, зарезать, приколоть.
Или поносил «проклятую Россию».
Елисавета, денно и нощно сидящая у оспяной постели, отчаялась в Господе.
«Ох, бедствию подвергаемся. Коли помрет племянник, хоть рожай империи наследника. От Алеши, от бандуриста маленького, что ль, рожатъ-то? А если бабу дашь? Только танцевать, дура, станет. Протанцует, дура, отечество».
И, пылая огнем и пламенем, вскакивала со стульца и с глазами, готовыми к пролитию слез, бросалась, сжав кулаки, на перепуганную Богородицу, что висела в золотой ризе на стене среди мерцающих лампад.
Гнойное мясо с вонючей постели хрипело проклятия России.
Деревянная Богородица, в страхе перед осатаневшей государыней, прижимала к груди своей упитанного розового младенца.
«Ох, будет тебе, матерь, по делам!» — и дочь Петра обрывала лампаду и стаскивала икону со стены и швыряла ее в угол и рычала на нее устрашительными клятвами и похабными словами и загибами, от которых бы пришел в удивленностъ даже такой великий ругатель, как бомбардир Петр Алексеев.
3
В Петербурге по приказу, оставленному императрицей, Иоганну-Елисавету отделили от дочери.
«Растасовали — и хорошо», — заключила Екатерина и забыла о существовании матери, хотя и оказывала ей внимательности, встречаясь ежедневно.
Разделены они были не улицами, но общей залой: в кавалерском придворном доме, стоящем близ дворца, мать разместили справа от лестницы в четырех комнатах, обтянутых красной и голубой материей, а дочь слева от лестницы в четырех комнатах, тоже обтянутых красной и голубой материей.
— Дух мой в Хотилове: у постели его, — говорила Екатерина графине Румянцевой и не врала, если только можно назвать «духом» — беспокойство мысли.
В морозную январскую пятницу, когда кислое чухонское солнце вздумало притворяться природным рассейским, пришла в Петербург из оспяного дворца весть, которую засиявшая Екатерина боялась назвать доброй: «Боже упаси, спугнешь».
А во вторник великая княгиня уже танцевала, как обычно: утром с семи до девяти, после обеда с четырех до шести и часть ночи.
А в среду она вспомнила, что граф Гюленборг в Петербурге.
Это был человек средней красоты и среднего возраста. Ему нравились очень худые девушки. Он еще в Гамбурге обратил внимание на мальчишеские ноги принцессы Цербстской. «У вас лоб Сократа», — объявил он тогда Фике. Но девица в ту пору была влюблена в своего дядю с мокрыми губами и голосом, как военная труба.
В Россию человек средней красоты прибыл из Стокгольма с неприятным известием о свадьбе шведского наследника с принцессой Прусской.
«Преуспел», — Фридрих II, сводничавший двух немок для наследников северных стран.
Так строилась политическая безопасность не только в XVIII веке.
Граф Гюленборг приходил в комнату, обтянутую красной материей, садился против Екатерины и, слегка покачиваясь в вытертом кресле, заводил речь о добродетели, свойственной древним грекам и римлянам, но не свойственной русскому двору.
Так как Екатерине нравились глаза графа, под серым спокойствием которых она угадывала волнение, и нравились сухие губы, казавшиеся горячими (так меняются вкусы), то и речи о добродетели были ей не скучны, если даже и слушала она их не всегда внимательно.
Может быть, потому, что великая княгиня очень редко открывала рот, граф называл ее «философом в пятнадцать лет».
Екатерина приняла прозвище с удовольствием.
Марья Андреевна Румянцева говорила домашним: «Все швед ходит, чтоб питаться страстным зрением на немку нашу; но вредов не производит».
Граф произнес прекрасную тираду о добродетельном Бруте.
О Бруте, про которого Юлий Цезарь сказал: «Я не знаю, чего желает этот молодой человек, но все, чего он желает — он желает страстно».
О Бруте с низким лбом и высокой душой.
О Бруте, писавшем Антонию: «Советую тебе подумать не о том, сколько жил Цезарь, но о том, как мало он царствовал».
О Бруте, заявившем Цицерону: «Ты намереваешься ввести умеренное рабство, тогда как предки наши не терпели и кротких деспотов».
Граф произнес прекрасную тираду, пересыпанную извлечениями из Плутарха.
Великая княгиня так заслушалась господина Гюленборга, что даже сочла его коленные чашечки за ножки кресла.
Она смотрела на сухие губы, казавшиеся ей губами Демосфена, ожидая с трепетом, что они еще изрекут о римлянине, побеждавшем своих врагов не оружием, но нравственностью. Впрочем, для Гая Юлия Цезаря добродетельному Бруту все-таки понадобился меч.
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.