Екатерина - [27]
Больная старательно похрапывала, поощряя графинь к беседе, которая велась на русском языке.
«Вице-канцлер… саксонская принцесса… княгиня Ангальт-Серпста… Бестужев… Акции», — вот те немногие слова из любопытной беседы, которые поняла Фике.
Но девица была догадлива.
В четверг или, скажем по-тогдашнему, четверток графиня Анна Карловна порадовала выздоравливающую объявлением, что после полдника можно ожидать императрицу и наследника престола.
— У вас нынче, сударыня, вид несравненный против вчерашнего, ее величество будет счастлива видеть такое быстрое поправление в здоровье.
— Нет, это вам так кажется, — возразила выздоравливающая — я сегодня себя чувствую гораздо хуже. В теле опять разгорается жар.
Анна Карловна и Мария Андреевна утешили Фике, что это, де, у нее «от воображательного мнения и что в теле полная прохладность».
А через полчаса выздоравливающая впала в тяжелый сон.
Когда же Елисавета Петровна, обер-егермейстер с египетскими глазами и скучающий Петр Федорович разместились около постели, у Фике начался бред.
«Боже мой, Боже мой! — всхлипывала императрица, слушая страшную сказку, прерываемую стенаниями, — вы слышите, судари мои, что она только говорит? Бедная девочка, она думает, что ее отравил саксонский посланник в интересах своей принцессы Марии-Анны, Вот до каких ужасных воображений довели они больного ребенка своими искательствами, лишенными ума и чести! Клянусь Господом, хоть и полна я терпением, но как кинусь сердцем, наберутся судари слез. Да что ж вы, дуры, в столб стали? Скорей за медикусом кровь пущать».
К счастью, как только дамская свора бросилась за хирургом, бред прекратился и Фике, глубоко вздохнув, открыла глаза.
— Подождем пущать, даст Бог полегчает, — сказала Елисавета.
Следует помянуть, что бредила Фике по-французски. «Нация, — решила она, — должна как можно скорей забыть, что я немка».
Шестая глава
1
Изготовили полдник. Шувалов потребовал:
— Водок, Мавра, с прикускою сыра или колбасов.
— Тебе, Петр Иванович, коричной подать или кардамонной? — спросила Мавра Егоровна.
— Вели много водок давать. Пить буду.
Принесли полные штофы и коричной, и кардамонной, и приказной, и анисовой.
Шувалов выпил большую чарку, обтер салфеткой губы и, не тронув сыра и колбас, сказал:
— Сенат реприманды учиняет, а польз в делах нет. Ты, жена, почаще б о том государыне поминала. Какие в сенате люди? Какие в коллегиях? Все отечество ругается. Ни умов нет у людей, ни прилежности. Хоть бы сидели с терпением в стульцах и, как в старину, волосатые места чесали, а то и к этому лень имеют. Я нарочито наведываю коллегии да канцелярии, оборони Боже, чтоб где присутствующих застать. Секретарей и тех днем с факелой не сыщешь. Ты, Мавра, сказывай об этом государыне.
И выпил кардамонной.
Мавра Егоровна вскинулась в голос мужу: «Черпаком, де, моря не убавишь. На выблюдков, де, не реприманды нужны. Творец, де, отечества Петр Алексеевич знал секрет, как из больших ослов делать слонов».
И пошла, и пошла.
Она была клювоноса, прыткоглаза. Рот имела отвратительный, будто изнанкою вывернутый наружу. Ростом была очень мала, а рядилась чуть не всякий день по-мужски: штаны, камзол, кафтан.
«Ух, и вздорная баба, ух и чадна!» — говорил двор.
Шувалов же Петр Иванович, муж ее, лейб-компанец и камергер — телом был складен, щеками округл, глазами горяч и годами моложе Мавры Егоровны: той ко дню свадьбы минуло тридцать четыре, а ему тридцать два.
Поженились они через несколько недель после того, как Елисавета села на родительский престол.
Мавру Егоровну не раз и не два перед тем пронзала страшная мысль:
«Ох мне, проквашусь в девках».
В паре — Петр Иванович и Мавра Егоровна — целого сената были умней.
Держали они сторону Алексея Петровича.
— Что ж ты, Петр Иванович, колбасов не трогаешь. Возьми хоть тоненькое колесико, — сказала заботливая супруга.
— Молчи. Не суй клюва.
Но колесико взял и сыру пожевал.
— Где же наши вельможи понимают интересы отечества? Где же, отвечай ты мне, Мавра, свои интересы понимают?
— Ты-то, Петр Иванович, понимаешь! — ответила Мавра Егоровна нежно.
— Я-то понимаю, — согласился Шувалов, — я-то, на Англию глядя и у Франции учась, понимаю. У всякого века свое движение. У нашего века движение торговое и финансовое. Неужто ж в купецкие руки отдать руль славы?
И опять со стульца повскакала статс-дама и опять вскинулась в голос мужу.
А тот поерзал негустой бровью:
— Сядь, Мавра, сядь. Да ногами-то не махай под стульцем.
— Не буду, — сказала Мавра Егоровна покорно.
Шувалов налил коричной. Глотая, не крякал, не коверкался.
— В вельможах, Мавра, украшение нашего отечества.
И еще выпив, возопил, как на огне пряжась:
— Мне б, Мавра, в сенат! Сколько ж мне с тобою в разговорах упражняться? Пятки, дура, чешешь, а польз от тебя нет.
Потом стал вопить на губернаторов и воевод, которые воруют из кабаков казенные пития, а из таможен — дрова и свечи.
— Вельможи! А? Вельможи!
И бух, бух, бух, замолотил по стулу кулаком, так что и штофы, и чарка, и тарелки с полдником и с колбасами и с сырами вспрыгались при громаднейшем дребезге.
— Хвосты псиные, а не вельможи. Двухрублевешники! Полуполтиннишники!
В 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис» вышел роман «Циники», публикация которого принесла Мариенгофу массу неприятностей и за который он был подвергнут травле. Роман отразил время первых послереволюционных лет, нэп с присущими времени социальными контрастами, противоречиями. В романе «Циники» все персонажи вымышленные, но внимательный читатель найдет аллюзии на современников автора.История одной любви. Роман-провокация. Экзотическая картина первых послереволюционных лет России.
Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962), поэт, прозаик, драматург, мемуарист, был яркой фигурой литературной жизни России первой половины нашего столетия. Один из основателей поэтической группы имажинистов, оказавшей определенное влияние на развитие российской поэзии 10-20-х годов. Был связан тесной личной и творческой дружбой с Сергеем Есениным. Автор более десятка пьес, шедших в ведущих театрах страны, многочисленных стихотворных сборников, двух романов — «Циники» и «Екатерина» — и автобиографической трилогии.
В издание включены романы А. Б. Мариенгофа «Циники» и «Бритый человек». Впервые опубликованные за границей, в берлинском издательстве «Петрополис» («Циники» – в 1928 г., «Бритый человек» – в 1930 г.), в Советской России произведения Мариенгофа были признаны «антиобщественными». На долгие годы его имя «выпало» из литературного процесса. Возможность прочесть роман «Циники» открылась русским читателям лишь в 1988 году, «Бритый человек» впервые был издан в России в 1991-м. В 1991 году по мотивам романа «Циники» снял фильм Дмитрий Месхиев.
Анатолий Мариенгоф (1897–1962) — поэт, прозаик, драматург, одна из ярких фигур российской литературной жизни первой половины столетия. Его мемуарная проза долгие годы оставалась неизвестной для читателя. Лишь в последнее десятилетие она стала издаваться, но лишь по частям, и никогда — в едином томе. А ведь он рассматривал три части своих воспоминаний («Роман без вранья», «Мой век, мои друзья и подруги» и «Это вам, потомки!») как единое целое и даже дал этой не состоявшейся при его жизни книге название — «Бессмертная трилогия».
В этот сборник вошли наиболее известные мемуарные произведения Мариенгофа. «Роман без вранья», посвященный близкому другу писателя – Сергею Есенину, – развенчивает образ «поэта-хулигана», многие овеявшие его легенды и знакомит читателя с совершенно другим Есениным – не лишенным недостатков, но чутким, ранимым, душевно чистым человеком. «Мой век, мои друзья и подруги» – блестяще написанное повествование о литературном и артистическом мире конца Серебряного века и «бурных двадцатых», – эпохи, когда в России создавалось новое, модернистское искусство…
Анатолий Борисович Мариенгоф родился в семье служащего (в молодости родители были актерами), учился в Нижегородском дворянском институте Императора Александра II; в 1913 после смерти матери переехал в Пензу. Окончив в 1916 пензенскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета, но вскоре был призван на военную службу и определен в Инженерно-строительную дружину Западного фронта, служил заведующим канцелярией. После Октябрьской революции вернулся в Пензу, в 1918 создал там группу имажинистов, выпускал журнал «Комедиант», принимал участвие в альманахе «Исход».
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.