Эхо вечности Книга 2. Багдад–Славгород - [11]

Так Александра Сергеевна на год вперед одела будущего малыша и снова стала нормальной портнихой, имеющей возможность обшивать заказчиков на хорошем профессиональном оборудовании.

Поездки в Запорожье, когда родственники «помогали» деньгами или «покупали ей и ее детям необходимые вещи», она с определенной регулярностью совершала вплоть до начала войны. Последними ушли в продажу пуговицы, ни одной из них не осталось, хотя бы для памяти о прошлой жизни... А уж золотые булавки выручали ее позже, когда она осталась без Прошки, — еще четыре года понемногу подкармливали. Не знала она, что в 1947 году настанет такой жуткий голод... А то бы сохранила хоть что-то... Впрочем, украшения, случайно оказавшиеся у нее, жалкие остатки прежних богатств, все равно были не бесконечны...

Правда, было еще Павлушино обручальное кольцо — дорогое. Она его, дабы уберечь от своих покушений, дабы сохранить как память о счастье на все оставшиеся дни жизни, дабы не потерять, уберечь от вора, положила в жестяную коробочку из-под леденцов и закопала в огороде недалеко от молодой яблони — глубоко-глубоко. Но выпал как-то неблагоприятный год, и та яблоня засохла. Сразу, среди лета, Александра Сергеевна копаться под ней не стала. Зато Прошка поспешил ее срубить и корешок выкорчевать. А после этого сколько Александра Сергеевна ни рылась в огороде, коробочку с кольцом не нашла — то ли не в том месте искала без ориентира, то ли Пронька коробочку нашел и забрал. Второе предположение вызывало у нее сильные сомнения, так как не наблюдала она у него каких-то неожиданных денег.

Скорее всего, то кольцо так и осталось лежать в огороде. С тех пор жестяная коробочка, должно быть, истлела от ржавчины, и оно, оставшись без защиты, провалилось дальше в сырую землю.

Новый ребенок, сын Георгий, родившись, конечно, всколыхнул в Александре Сергеевне материнские чувства. С тех пор он и стал той компенсацией за все жертвы, на которые она обрекла себя из-за трагедии с первым мужем. Он привязал ее к каждому восходу солнца, к дому, к любящему его Прошке, к суете простой жизни. И он же отрезал от своей матери память о прошлом. Того прошлого как будто и не было, как будто знала она его по чьим-то рассказам, а не по своей жизни.

Это не жизнь

Итак, вторым мужем Александры Сергеевны стал, можно сказать, случайный для нее человек, которого она сначала даже не воспринимала как мужа. Тем не менее так получилось, что покупка недостроенного дома и совместное довершение строительства, а затем рождение Зёни укрепили ее отношения с ним, а со временем сделали их брак нерасторжимым.

И хотя у каждого из них быстро накапливались непрощаемые обиды друг на друга и даже основания для ненависти, но супруги продолжали оставаться вместе.

Если взять Прокофия Григорьевича, то с его стороны основных причин, по которым он держался за этот брак, было три.

Первая — достроив дом, подаренный Александре Сергеевне ее матерью, он, дабы иметь крышу над головой, стал демонстративно считать его наполовину своим. Его убеждение в праве на владение домом было настолько напористым и агрессивным, что подавляло Александру Сергеевну, и она противостоять ему не могла, даже если бы захотела. Она это чувствовала и ей это сильно не нравилось. А когда там завелся Зёня и начал метить углы мочой, то притязания Прокофия Григорьевича на этот дом еще больше окрепли, так что выдворить наглеца из своего дома Александра Сергеевна могла только с целой армией вышибал. Но приглашать вышибал она почему-то не торопилась.

Вторая — сын Зёня. Прокофий Григорьевич его так ждал, что ради него пожертвовал первым браком, весьма для него дорогим, судя по тому, что он продолжал опекать Ксению Петровну, первую жену. Прокофий Григорьевич хотел сам воспитывать сына, и готов был воевать за это с кулаками.

Третья причина — Прокофий Григорьевич, как известно, занимался извозом, но с укреплением советской власти и оснащением народно-хозяйственных объектов техникой и тягловой силой, спрос на услуги частных извозчиков упал. В 30-е годы, когда судьба свела Александру Сергеевну и Прокофия Григорьевича вместе, лошадей постепенно изымали из индивидуального содержания и обобществляли, а их собственников заставляли заниматься общественно-полезным трудом. Первые попытки пристроить Прокофия Григорьевича на работу показали, что он, проявляя чванливость и неповиновение, нарушал там дисциплину, пренебрежительно относился к начальству, пьянствовал и откровенно бездельничал. За эти проделки его отовсюду выгоняли. Наконец он просто остался дома. Возможно, он болел... потому что работать никуда не шел и целыми днями, напившись в стельку, валялся на топчане. Он жил за счет жены, причем поставил дело так, что за любые возражения избивал ее. Это не жизнь! — понимала она. Но сделать ничего не могла.

К сказанному можно добавить, что Прокофий Григорьевич не мог простить жене первого мужа, которому и в подметки не годился. Он знал это! Это его задевало, и он пытался самоутвердиться в глазах женщины за ее счет. Издеваясь и кривляясь, он называл ее барыней и при этом ради унижения заставлял снимать с него сапоги и мыть ему ноги. По каждому пустяку он сшибал ее на пол и бил ногами, а еду, которую она подавала на стол, выливал ей на голову.