Его звали Отакар - [68]

— Да когда же конец-то наступит? — со стоном говорит Йозеф. — Я уже не могу.

— Потерпи! — подбадривает его Вилем. — Скоро мы придем, осталось немного. — Он сам мобилизовал всю свою волю, чтобы, превозмогая невероятную усталость, продолжать тащиться вперед.

Вдалеке вырастали очертания высоких домов. Если бы Томановы хорошенько вгляделись, они бы увидели город. Это был Харьков. Цель их марша. Но они идут с наклоненными головами и потому ничего не видят.

— Давай отдохнем, — предлагает младший.

— Нет!

— Ну хоть минутку, — клянчит Йозеф. — Одну коротенькую минутку.

— Идем! — подталкивает своего брата Вилем. Он знает, что если они сейчас сядут, то встать уже, наверное, не смогут.

— Боже мой, когда же это кончится?

— Через час завалимся где-нибудь в теплой комнате, — утешает Вилем вконец уставшего братишку. — Может быть, удастся поспать и на мягкой постели.

— Не болтай, — процедил сквозь зубы Йозеф. — Чего плетешь всякую ерунду?

Вилем приподнял голову и увидел знакомую фигуру надпоручика Яроша. Оба брата пришли в замешательство. Рота, наверное, уже бог знает где, и они ее задерживают.

— Сейчас нам попадет, — прогудел старший.

Ярош идет им навстречу. Он видит, что один из братьев едва держится на ногах, второй поддерживает его одной рукой, чтобы тот не свалился.

Они остановились перед командиром, опустив глаза. Ярош смерил отставших сердитым взглядом. Он был суров по отношению к солдатам на учениях в Бузулуке. Видимо, надо было с ними обращаться еще жестче, более тренировать.

В памяти командира моментально всплыл один из эпизодов тех бесчисленных двухдневных учений в Бузулуке. В течение обоих дней свирепствовал мороз. Воздух буквально звенел. До казармы оставалось пройти чуть менее двух километров. В нормальных условиях это, конечно, ерунда. Но в тот раз случилось следующее. Небо неожиданно потемнело, ветер усилился, превратился в ураган. И пошел снег. Началась вьюга, как на Урале называют метель. Ветер и снег били в колонну солдат, валили их наземь. Идти стало невыносимо тяжело, видимость совершенно пропала — не были видны впереди идущие товарищи. Морозный ветер швырял в лица колючий снег, залеплял глаза. Такой стихии никто из них еще не видел. Им казалось, что они вообще не дойдут до своей казармы.

В критический момент в голове ротной колонны появился Ярош. В руке он держал моток веревки, который предусмотрительно взял с собой в поле. Он привязал ее к своему ремню, а конец дал двум бойцам, которые шли за ним. Впереди шел конь, везший повозку, тот ни в какую метель не потеряет ориентации, за ним Ярош, а потом державшиеся за веревку два солдата. Они образовывали как бы своеобразный наконечник, который пробивал дорогу вперед. Бойцы добрались до казармы из последних сил. Некоторые не пошли даже ужинать, настолько были вымотаны. Почистив оружие, они сразу легли спать, полагая, что на следующий день после такого пережитого ими ужаса командир даст им отдохнуть.

Но они ошибались. К утру, раньше времени обычного подъема, в роте была объявлена тревога. Мороз на улице стоял трескучий, луна и звезды лили холодный жемчужный свет на заснеженную округу. Временами луну закрывали темные длинные тучи и тогда становилось совсем темно. Солдаты строились медленно, неохотно. На них, конечно, сказалось трудное двухдневное учение. У некоторых разошлись нервы, слышалась брань, недозволенные возгласы.

Надпоручик Ярош стоял во дворе, терпеливо ждал, когда в строй станет последний солдат. В нем поднималась волна злости, но он не давал ей выплеснуться наружу. Злость плохой советчик командиру в воспитательной работе. Он понимал, что бойцы устали, не выспались — но солдат должен научиться переносить тяготы и лишения.

Наконец рота построилась. Бойцы были злые как черти. По выражению лица Яроша они видели, как он зол на них. Ну и пусть злится! Что они, про́клятые, что ли? При этом все знали, что проволо́чки по тревоге или просто так не пройдут. Наверняка будет «индейский поход». Ярош любил его устраивать. Когда рота возвращалась в казарму с сухоречских холмов, частенько раздавалась его команда: «Бегом к казарме марш! Кто быстрее?!» Те, кто добегали первыми, имели право просить внеочередное увольнение. Ярош умел делать из своих солдат настоящих мужчин.

Теперь он стоял посреди двора, ноги слегка расставлены, губы плотно сжаты, руки за спиной, и думал, как наказать свою роту за медленные сборы по тревоге. Он не оставит такое отношение к службе без последствий. Что же такое придумать? И вдруг у него возникла идея.

— Солдаты, — заговорил он, стараясь сохранять спокойствие, — поведение некоторых из вас заслуживает сурового наказания. После моей команды «разойдись» сложить оружие и вновь построиться здесь.

Он подал команду разойтись, созвал командиров взводов и вкратце объяснил им свой замысел.

Еще до рассвета он решил сводить свою роту на экскурсию на завод, который был эвакуирован сюда откуда-то из-под Сталинграда. На заводе делали гильзы для снарядов, работа здесь шла в три смены, и днем и ночью Главный цех был без крыши, ее еще не успели сделать, так что работать приходилось под открытым небом. У станков стояли женщины, старики, дети. Здесь и там горели костры. Время от времени к ним подбегал кто-нибудь из рабочих, чтобы согреть руки и ноги, и вновь бежал на свое место. Стекол в окнах не было и по обширному помещению гулял ледяной ветер, станки были холодными, рукой голой дотронуться опасно, и вот за такими станками стояли молоденькие девчушки в платках и ребята в ушанках, худенькие, под ногами кирпичи, чтобы дотянуться до рычагов, многие без рукавиц, руки красные и распухшие от мороза. А в корзины регулярно падают со звоном только что сделанные блестящие гильзы.