Его последние дни - [22]

Размер сообщения меня удивил. Такое за минуту не напишешь, это целое письмо. Значит, оно написано заранее.

Привет. Я понимаю, как тяжело тебе будет это читать, но это необходимо. Знаю, мы договаривались, что по первому твоему звонку я помогу тебе выбраться из психушки. И сейчас тебе покажется, что я тебя предал. Возможно, сейчас тебе кажется, что всё плохо и все против тебя, но это не так. Я за тебя, и Даниил тоже. Он прекрасный специалист, мы работали с ним много лет…

Дальше я читать не стал. Просто отложил телефон и почему-то стал моргать. Очень быстро. Но это скоро прошло. Я покачал головой, соглашаясь с собственными чувствами, которые еще не успел облечь в слова.

Да, это должно было произойти рано или поздно. Теперь я по-настоящему один. В голове заиграла музыка. Розенбаум, конечно. Он привалился спиной к стене палаты, закинув ногу на ногу, неторопливо перебирал струны.

— Опять один, в постели полусонной…

Перед глазами возник странный образ. Человек представился мне чем-то вроде фильтра: пропускает через себя боль и выдает слезы. Это я, наверное, у Пелевина подсмотрел. Наверняка, у него это было. У него вообще все было.

— Ладно, не ной уже, — попросил я Розенбаума вслух. — Никто не умер.

Он спокойно отложил гитару. Если бы нас сейчас кто-нибудь видел, то точно записал бы меня в психи. А еще, наверное, Розенбаум принял бы мои слова не так спокойно. Тут меня как будто осенило — он ведь тоже был доктором.

А что, если на самом деле было создано, к примеру, сто Розенбаумов? Таинственный экспериментатор хотел изучить факторы, влияющие на формирование музыканта, поэтому поместил всех своих подопечных в немного разные условия. Десять Розенбаумов он сделал врачами и поместил в разные клиники, отличающиеся коллективом, направленностью и расположением. Десять — в полицию, десять — в армию и так далее. Но выстрелил только один, оказавшийся в идеальных для развития таланта условиях. Остальных просто бросили. И вот один из образцов меня теперь лечит. Неплохая получилась шутка.

Я устало помотал головой. Когда-нибудь, клянусь, когда-нибудь я напишу книгу про здорового, счастливого, богатого человека. И про любовь. И там все будут смешно и по-доброму шутить.

Но парадокс литературы в том, что такая книга невозможна технически. В основе любого произведения конфликт. А что за конфликт у такого человека? Правильно, он лишится всего. Ну и опять страдания какие-то. А если он буддистский монах?

Я на секунду вскинулся, обрадовавшись хорошей идее, но тут же понял, что и это не сработает. Если он действительно крутой монах, то конфликта нет. Он не будет сопротивляться происходящему. А конфликт зарождается из противодействия интересов. А если он так себе монах, еще не ухвативший просветление за хвост, то вновь — сплошные страдания.

Я в очередной раз поймал себя на том, что пишу книгу. О чем бы я ни думал, что бы ни происходило — я пишу книгу. Даже если только в голове, а не на бумаге. Реальность растворялась в книге, книга становилась больше реальности.

Андрей мысленно прокручивал события своей жизни. Что привело к тому, что он решил поставить все на одну карту? Что было до того злополучного лета? Когда впервые появилась мысль о простом выходе? Но почему-то все ломалось. В голове всплывал только один эпизод, никак не связанный с литературой.

Главной проблемой в отношениях с женой были дети. Все очень банально. Она хотела детей, а он — нет. И Андрей понимал, что это неразрешимый конфликт. Если он убедит жену не рожать, то получит бомбу замедленного действия. Через год, пять, десять лет. Однажды она скажет: «Из-за тебя я не стала матерью».

И Андрею нечего будет на это ответить. А если он уступит — то будет еще хуже. Он не раз говорил ей, что ему нельзя заводить детей.

— Никто не заслуживает такого, понимаешь? Никто! Ни один человек не должен пережить это. Кто-то должен разорвать эту цепь, пусть все закончится на мне.

— Да почему ты решил, что будешь таким же, как он?! — возмущалась жена.

— Потому что я уже такой!

— Но ты же можешь по-другому. Ты пережил все эти… — Она сбивается, пытается подобрать слова, но не может. Андрей тоже не смог бы. — Ты не будешь так себя вести с детьми.

— Даже если в моих поступках осталось хотя бы десять процентов от его поведения — они будут расти в аду. Я замечаю, что поступаю как он, говорю как он, даже мои движения, жесты — все такое же! Я никогда, слышишь, никогда не обреку кого бы то ни было на такое.

И этот спор заходил в тупик. Раз за разом. Бесконечный спор, в отличие от спорящих. Андрей прикинул, как в этой точке повел бы себя Архан. Какими были бы его чувства?

Наверное, он ушел бы от жены еще раньше, чем ушел Андрей. Просто потому, что нет смысла мучить ее. Незачем откладывать то, что ты не сделаешь никогда.

Архан знает, что его дети — это книги. И как бы он ни относился к ним, как бы ни любил или, напротив, ненавидел — никто не пострадает.

Он любит жену и поэтому уйдет. И чем раньше, тем лучше, иначе всем будет больно. Они прошли вместе большой путь, вряд ли есть человек, которому он верит больше, чем ей. Нельзя позволить обиде разъедать то, что было между ними. Время пришло. Нужно уйти, оставив любовь хотя бы в своем сердце, а не плодить боль и ненависть.