Его последние дни - [20]

— А о чем вы хотели спросить?

Он уже стоял у двери, но не стал делать вид, что не хочет говорить или что-то в этом роде. Спокойно развернулся и сел обратно.

— Почему вы не хотите пить таблетки?

— А кто-то хочет?

— Много кто не хочет, но меня интересует конкретно ваш случай.

— Зачем здоровому человеку пить таблетки? — удивился я.

— Допустим. — Он сделал жест рукой, как бы призывая меня дослушать. — Просто допустим, что вы не здоровы. В этом случае вы бы стали принимать препараты?

Я задумался. Ответ очевиден, но все-таки с психиатром стоит разговаривать внимательно.

— Зависит от заболевания и того, как остро оно протекает. По возможности нет.

— Почему? Если что-то причиняет вам страдания, почему бы не выпить таблетку? Не станете же вы спорить, что любой психический дисбаланс вызывает страдания.

Он говорил медленно и чуть понизил тон, как будто пытался с помощью голоса прокрасться в мою душу и посмотреть, как там все устроено.

— Побочные эффекты, — просто ответил я. — К тому же зачастую психиатрия работает в несуществующей области. Вы можете привести массу контраргументов, но, если мы не об органических поражениях говорим, вы не знаете, где болезнь находится, что ее вызывает и что именно ее лечит. Похоже на правду?

— Да, бывает и такое, — почему-то не стал спорить он. — Но давайте не будем об общем, вернемся к частному. Допустим, у вас маниакально-депрессивное расстройство или даже просто депрессивное. Лечится психотерапией, таблетками корректируется. Почему бы не попить таблетки?

— Говорю же, побочные эффекты. — Я задумался на секунду. — Но если уж вы хотите говорить о частном, то давайте так. Представим, что у меня депрессия. Что само по себе забавно…

Он приподнял брови и только этим одним умудрился меня перебить.

— Вы находите это забавным?

— Я имею в виду, что не может же у меня быть депрессия лет десять?

— Может. — Он пожал плечами. — Но вернемся к теме. Предположим, у вас депрессия, вам плохо. В таком случае вы выпьете таблетку?

— А как писать?

— Да так же.

— Вы не понимаете…

— Это другое, — продолжил он за меня с усмешкой.

Я хохотнул. Почему-то мне казалось, что он не может быть в курсе мемов.

— Примерно. Ладно, ну вот смотрите. Если у меня депрессия, то все лучшее, что я написал, — я написал в депрессии.

— Но это же не значит, что есть прямая связь между депрессией и творчеством.

— Обратное вы тоже не можете утверждать, — возразил я.

— То есть вы считаете, что ваш талант — это всего лишь последствие болезни?

Меня покоробила такая формулировка, я поморщился.

— У вас все просто, я смотрю. Болит — жри таблетку, все можно вылечить, и все понятно. А талант — это болезнь.

— Но я же говорю абсолютно обратное! — примирительно поднял руки он. — Пока из ваших слов получается, что если вы избавитесь от депрессии, то исчезнет и талант.

Я задумался. Он снова сумел как-то странно выкрутить мои же слова.

— Вы не понимаете…

— Допускаю. Я, в общем-то, довольно простой в этом смысле человек. Но, может, хоть вы объясните? Откуда берется параллель между депрессией и талантом?

— Да почему вы считаете, что сначала депрессия, а потом талант? Может, все наоборот?

— Талант вызывает депрессию? — удивился он. — Но, кстати, и в этом случае мне непонятно, почему бы не выпить таблетку. Талант-то останется.

Я потер виски. Это очень странный разговор. Мы как будто говорим о разных вещах.

— Ладно, попробую так. Сколько здоровых людей среди писателей, художников и музыкантов даже среднего уровня? Сознательно или нет, мы сами расшатываем свою психику. Мы учимся жить в пограничном состоянии, понимаете? Нельзя написать новую песню, оставаясь в стабильном психическом состоянии. Давайте так, знаете детскую игру, в которой нужно просовывать геометрические фигуры в соответствующие отверстия?

— Да, конечно.

— Вот человеческое сознание — это набор отверстий. Мы пропускаем в себя только кружочки и квадраты, например. А для того, чтобы написать песню с треугольниками, — нужно переворачивать свое восприятие, понимаете? Нужно прорезать соответствующее отверстие.

— Очень интересно. — Он откинулся на стуле и погладил усы. — А депрессия тут при чем?

Вопрос как будто упал мне на голову. Перед кем я распинаюсь вообще?

— Ни при чем. — Я отвернулся и посмотрел в окно.

Розенбаум молчал довольно долго. Я чувствовал на себе его взгляд, и с каждой секундой он становился все более раздражающим.

— Ладно, не хотите говорить, не будем.

— Слушайте, мне вот интересно, а почему вы решили именно меня подопрашивать? Там вон куча психов.

— У вас интересный случай. — Он вдруг сменил тему: — А о чем будет книга?

— Про карательную психиатрию и врача, который хочет вылечить все живое, потому что видит в других собственные черты, которые не может принять.

— Думаете, это будут читать?

— Сомневаюсь. Слишком обыденно. А все, что обыденно, — скучно.

— Так зачем писать то, что не будут читать?

И этот вопрос он задал, не просто поддерживая беседу или жонглируя словами. Он меня под него подвел. Я по тону почувствовал, что это какая-то странная ловушка. Но в чем ее суть?

— Если завтра некого будет лечить, вы перестанете быть доктором?