Его-Моя биография Великого Футуриста - [14]

Охота по лесам меня опьяняла, колдовала, волновала.

Глухари и рябчики заполнили мозг.

Я задыхался от увлеченья и конечно часто промазывал.

Хотелось навеки остаться охотником в лесу — о службе и городе недумалось.

Через год я перешел — с двойным повышеньем — в другой отдел — в службу Движенья (где служил дядя Ваня) к Н. С. Анферову.

Мне везло: Н. С. Анферов и его жена Ольга Александровна чутко, близко приняли меня настолько, что я — ради абсолютной самостоятельности — переехал к ним в отдельную комнату нахлебником, часто навещая сестру Марусю, дядю Ваню, тетю Сашу, Высотиных.

А перед этим я — или истиннее — Поэт во мне — совершил целое чудо: я взял отпуск и никуда до сих пор невыезжавший из Перми — уехал в Крым — в Севастополь, к морю.

Мне так невыносимо хотелось увидеть море и корабли.

Дальше.

Почуял

Все виденное мною в Севастополе навеки опьянило, очаровало, ошеломило мою душу, буйным ветром разнесло мои мысли, а сердце наполнило ароматным, выдержанным крымским вином.

Глаза Поэта навеки пронзились безбрежно-солнечным светом утренняго моря.

И почуял Он творческую волю Свою, музыкальную, стройность природной напевности, врожденную способность сочетать ощущенья Мира в образные слова.

Трепетный очаровательнный Юноша целые дни стоял перед сияющим морем и неотрывно жадно смотрел вдаль — куда плавно — безшумно, таинственно ухолили важные громадные корабли.

И — главное — невидать было их берегов.

Впервые Он решился записать где нибудь на клочке Свое яркое удивленье.

Зачем — Он недумал — для себя на счастье.

Пусть будет песней души.

Я потом — пошел Он в порт — поближе к кораблям — ух, и здоровенными же близко-то показались эти корабли.

Один корабль у пристани Он даже потрогал.

Дебют

Дернулся в Пермь — взволнованный, задыхался от неуменья рассказать, как видел море.

Снова началась нелепая служба.

Мои славные товарищи Саша Реутов, Коля Мусатов острили надо мной, замечая мою нездешность и полное нераденье к делу.

Начал печатать статейки в пермском крае.

На лето переехал я на дачу — в деревню Васильевку — здесь близко познакомился с известными тогда и теперь в Перми светлыми политическими деятелями: П. Я. Матвеевым, Засулич, Каменевым, Бусыгиным — все они служили тоже в службе движенья

П. Д. Матвеев — популярный демократ — не раз пострадавший — оказал мне много духовной помощи в смысле политического сознанья свободного гражданина.

В Васильевке я с студентом Ионой начали издавать рукописную газету — где Поэт поместил Свои гражданские рассказы.

Но больше я увлекся основавшимся театром в Васильевке: стал играть главные роли простаков.

А осенью в Перми отправился к режиссеру в городской театр и безплатно предложил свои услуги последняго актера.

Для перваго дебюта меня одели толсто кучером, намазали, парикмахер клейко приклеил бороду и меня отослали кверху на колосники в мастерскую декоратора — пока непозовут на выход.

Я терпеливо ждал часа два, вспотел, устал, вдруг стали тушить электричество — я бросился в темноте книзу, путаясь в кучерском одеяньи — оказалось, что спектакль кончился, а про меня забыли.

Собравшись уходить домой парикмахер с остервененьем сорвал с меня бороду так, что неделю из моих глаз сыпались искры, как из паровозной трубы.

Другие выходы были удачнее и сезон кончился тем, что я решил серьезно поступить на сцену — от службы отказался

Под покровительством актера Н. Помпа-Лирскаго (из зимней труппы Никулина) весной я переехал в Москву — в театральное бюро — предварительно вручив Помпа-Лирскому все сбереженья пенсионной кассы в 350 рублей — взаймы (с явной без отдачей).

Дальше.

В Актерах

В Москве я вступил членом театрального бюро под псевдонимом Васильковский.

Помпа-Лирский устроил меня на зимний сезон к Леонову в Тамбов на вторые роли, а на лето предложил мне служить у него в товариществе на марках.

Я ясно непонимал, что это за марки такие, однако рыцарски согласился,

Мы — артисты — человек двадцать выехали во главе с Помпа-Лирским в Новызыбков, Черниговской губернии.

Имя актера Васильковского появилось в афишах — я возгордился.

Заказал визитные карточки, ходил в убийственном рыжем костюме или в сюртуке, брови, глаза подводил, носил много брелоков, колец, гулял на публике.

Отчаянно нравился евреечкам — гимназисткам — они кричали мило:

— Ай шейне, ай мишигинэ копф.

Играл хорошие роли и был вроде управляющего — составлял афиши, программы.

Брал разрешенья.

Сначало дела шли гладко.

Летний театр в саду слегка наполнялся.

Актеры: Цветков, Травин, Юматов, Гурко, Качурин, Помпа-Лирский, я — Васильковский, — пользовались успехом.

А как пошли дожди — все провалилось.

Никаких марок нестало — делить нечего и есть-пить нечего.

Начались скандалы.

Целый день — солнце, а как вечер — перед спектаклем — проливной дождь.

В один из таких дождливых вечеров перед немного собравшейся публикой мы — почти все артисты — уже загримированные — залезли в оркестр, схватили кто какие попало инструменты и под дирижерством Помпа-Лирскаго стали играть марш.

Во истину это было торжество какофонии — с горя да досады.

Я бил сумасшедше в барабан.

Публика спрашивала:

— Ну и что это значит

Потом труппа разделилась на две части и одна — верная Помпе-Лирскому — к которому принадлежал я — решила ехать в Клинцы и Стародуб.