Его любовь - [105]

Взяли и весьма охочих до всяких путешествий малышей — Варет и Базиля, детей молодого князя Василия.

Сборы были, если принять во внимание привычки княгини, подозрительно недолгими, и невольно создавалось впечатление, будто старуха куда-то спешила или побаивалась, что кто-либо может передумать. После обеда, как только немного спала июньская жара, большая карета, запряженная сытыми репнинскими вороными, покачиваясь, выплыла на ухабистую дорогу и покатила вдоль длинной плотины над озером, мимо водяных мельниц с гнездами аистов на островерхих стрехах и песчаного холма с березовой рощей — в бескрайнюю степь. Дорога шла то по полям, то в пологие балки и крутые овраги, через леса и села с яростным собачьим лаем и утонувшими в зеленых садах белыми мазанками.

Лизогубы встретили Репниных так тепло и радушно, будто со дня на день только и готовились к их приезду. Хозяин, Андрей Иванович, полный, со свежевыбритым добродушным лицом, по давнему обычаю, трижды крест-накрест поцеловался с князем.

А маленькая дочка Лизогубов Лизонька подпрыгивала от радости, как шаловливая козочка. Она очень любила, когда неожиданно появлялись гости, потому что их можно было без конца о чем-нибудь расспрашивать, и они не только не прогоняли тебя, а еще и дружески улыбались, даже защищали, когда папа или мама прикрикивали, не морочь, мол, людям голову.

Лизонька сразу же крепко ухватилась пухлыми ручками за Варварину руку и, доверчиво прильнув к ней, похвасталась, что папа ей недавно купил очень красивый альбом и настоящие краски и она уже нарисовала крепость, которая стоит в конце их парка.

— А мне дядя Тарас нарисовал лошадок, — сказал Базиль. — Красную и зеленую.

А Варет тут же сообщила, что дядя Тарас — настоящий художник и живет во флигеле, рядом с ними.

— Он ходит в парк рисовать. Там только я могу его разыскать. Мы ведь уговорились, — доверчиво призналась девочка, — только крикну: «Ку-ку!» — он отзывается. Вот я сразу его и нахожу. Он называет меня «моя кукушечка». Он такой хороший, такой добрый!

Княжна от этих слов радостно встрепенулась, с благодарностью улыбнулась малышке, а княгиня сразу же помрачнела, но, вовремя опомнившись, снова приветливо и непринужденно продолжала разговор с хозяевами.

Потом князь и княгиня отправились в отведенные им комнаты, чтобы немного отдохнуть с дороги (покачивание кареты все же утомило старика), а Варвара с малышами пошла в парк, раскинувшийся на высоком берегу медленной и прозрачной Сновы.

Лизонька повела гостей круто извивавшейся тропинкой к воде, и Варет снова вспомнила о дяде Тарасе, который бегает умываться к самому озеру. И Базиль опять, словно ему кто-то не верил, повторил, что дядя Тарас нарисовал ему лошадок.

Варвара не останавливала детского щебетания — ей было приятно слушать о человеке, который ей нравился совсем не меньше, чем малышам.

А поздно вечером, когда Варвара наконец осталась одна, она настежь распахнула окно и долго стояла возле него, бездумно вглядываясь в синие сумерки. Над парком полыхала уже холодным огнем полная луна. В ее фосфорическом призрачном свете четко вырисовывались острые зубцы высокой полуразрушенной крепости. Чем-то таинственным, средневековым веяло от этих старинных башен, зловещих щелей бойниц и потрескавшихся стен, от глубоких причудливых теней.

А вокруг крепости едва заметно покачивались черные папахи косматых деревьев, словно прятались под ними головы каких-то печальных великанов, которые безутешно горевали, видя эти руины и не зная, как им помочь.

И одни только соловьи нарушали завороженную тишину, вдохновенно напоминая людям о жизни и любви.

Одуряющие запахи луговых цветов и леса, липы и вишневой коры густыми волнами плыли в комнату, затуманивая девичью душу.

Прижавшись горячим лбом к прохладному косяку окна, княжна не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Шевченко. Это ее очень удивляли, и она не могла понять самое себя.

— Боже, да что ж это такое? — встревоженно шептала она.

А перед глазами вставало потешное озабоченное Лизонькино личико, и звенел в ушах наивный голосок Варет: «Он такой хороший и добрый!»

В Седневе оказалось немало занятного. Говорили, что это село древнее самого Чернигова. Вокруг — старинные валы, следы городища, а название будто бы возникло во времена татарского нашествия, когда жители села героически защищались, долго сидели в осаде, так и не сдавшись врагу. Оттого их, мол, и прозвали «седнями».

Об этом на следующий день за утренним чаем интересно рассказывал хозяин. Андрей Иванович увлекался историей и этнографией, любил филологию и литературу, азартно докапывался до происхождения разных названий — сел и рек, урочищ и курганов.

— Не земля, а живая летопись, — оживленно говорил Лизогуб. — Надо только ее раскрыть да прочесть внимательно и пересказать людям.

И тут по каким-то своим внутренним ассоциациям хозяин вдруг заговорил о Шевченко. Вышло просто удивительно.

— Тарас Григорьевич, — сказал Лизогуб, — тоже заинтересовался историей нашего Седнева и его живописными окрестностями. Обещал в скором времени приехать. — И Андрей Иванович показал письмо от Тараса. — Вот почитайте!