Его любовь - [100]

Шевченко поднялся с пенька, и они неторопливо двинулись по узкой дорожке. Капнист уверял, что давно уже собирается ближе познакомиться с Шевченко, потому что слышал о нем много необычного, привлекательного, но…

— …вы, кажется, предались развлечениям, и я потерял уже было надежду увидеть вас не в амплуа заурядного светского молодого человека, а в вашем подлинном облике одного из лучших поэтов всея Руси.

Разговорились. Капнист вспомнил своего деда: Петр Христофорович Капнисос был героем восстания греков против турецкого ига, а потом женился на украинке и жил на Полтавщине.

— О нашей усадьбе написал отец мой Василий Васильевич, вот эти строки:

Приютный дом мой под соломой,

По мне — не низок, не высок,

Для дружбы есть в нем уголок.

А к двери, знатным незнакомой,

Забыла лень прибить замок…

В этом скромном доме бывали Пестель и Муравьев-Апостол, Сергей Волконский, Котляревский и Щепкин, которого избавил от рабства князь Репнин.

Когда же Капнист узнал, что Шевченко намерен побывать не только дома, в родной Кирилловке, но и в Яготине, чтобы сделать там копию с портрета князя, Алексей Васильевич сразу оживился. О, он будет очень просить сделать такую же копию и для него. А что касается поездки в Яготин, то они вместе могут хоть сейчас отправиться к Репниным.

3

И вот снова карета мягко покачивается на извилистой степной дороге, среди густых посевов, поднимая за собой длинный шлейф пыли.

Парит, будто перед дождем. Громко жужжат над лоснящимися крупами коней назойливые слепни, поскрипывают высокие кованые колеса и не стихает рокочущий баритон Капниста.

Алексей Васильевич доволен. Он и не надеялся, что все уладится так вот просто и хорошо — он сам привезет Шевченко к Репниным, которые, несомненно, обрадуются такому столичному гостю и будут за него благодарны. А ведь он, Капнист, считается близким другом этой семьи и очень дорожит ее благосклонностью.

По пути, беседуя с Тарасом, который и говорил и слушал довольно рассеянно, Капнист упомянул о декабристах. Он никак не предполагал, что это упоминание и то, что и сам он был декабристом, даже сидел когда-то в Петропавловской крепости, так подействует на Шевченко. Вообще-то он, Капнист, старался об этом не вспоминать, и, тем более, никак не думал рассказывать об этом, особенно малознакомому человеку, но Тарасу почему-то сразу же решил довериться и, как ни странно, почувствовал даже немалое удовольствие от воспоминаний, которых упорно не касался годами.

А Тарас все спрашивал и переспрашивал. Перед декабристами он благоговел. Собирался что-нибудь написать о них, пожалуй, даже и поэму — волнующую, трагическую, как их судьба.

Однако замысел этот всякий раз откладывал на будущее — чего-то словно не хватало, будто еще что-то непременно нужно было разузнать, уловить и прочувствовать. И вот неожиданно представился случай познакомиться с людьми, которые с оружием в руках выступили против царя, против рабства, подружиться с ними, пожить среди них.

Ведь старик Репнин — брат Сергея Волконского (фамилию ему пришлось сменить по царской прихоти). Родной брат того самого Волконского, с которым беспощадно расправился император и к которому в далекую Сибирь потом так бесстрашно отправилась верная молодая жена, чтоб до конца дней своих делить с осужденным мужем весь ужас каторги.

Взять с собой сына ей не позволили, и она оставила его у Репниных. Малыш вскоре заболел и умер на руках у княжны Варвары, которая горевала о нем так, как не всякая родная мать горюет о своем собственном чаде.

Князь Репнин, несмотря ни на что, остался верен своему вольнолюбию и в дворянском собрании Черниговской и Полтавской губерний выступил за ограничение прав помещиков по отношению к крепостным.

— Об этом и в Петербурге я слышал, — живо откликнулся Шевченко.

— О, эта речь премного нашумела, — подтвердил Капнист. — Согласитесь, Тарас Григорьевич, надо иметь немалую смелость, чтобы провозгласить такие мысли. А князь после этого еще и самому государю написал: «Стон шестисот тысяч ваших подданных становится все громче, а рабство ужасней». Как вы, вероятно, догадываетесь, князя немедленно сместили с должности генерал-губернатора.

Тарас с интересом вслушивался в слова Капниста, а тот, польщенный вниманием поэта, продолжал так же размеренно, не спеша, будто смаковал впечатление, которое производили на собеседника его слова.

— Мария Волконская была дочерью прославленного генерала Раевского. Она прекрасно пела, всех очаровывая своим голосом. Сам Пушкин, слушая Марию, влюбился в нее. О, у Пушкина была весьма пылкая натура. Как, вероятно, у всякого поэта, — многозначительно произнес Капнист и, сверкнув своим косым глазом, воззрился на Тараса. Однако тот будто бы не обратил внимания на этот намек. После паузы Капнист ввернул, что и он сам был близок к этим людям — служил у отца Марии, генерала Раевского, адъютантом.

— Так вы всех их знали лично?

— Да, сударь. И не просто знал..

— А Рылеева?

— И Рылеева.

Упоминание о Кондратии Рылееве особенно взволновало Шевченко — он горячо любил этого поэта за его честный и светлый нрав, талантливое творчество, за глубокую любовь к Украине, к ее освободительной борьбе, к ее отважным сыновьям — борцам за свободу.