Египетский роман - [14]

Проходивший мимо кибуцник бросил ей на ходу:

– Магазин еще открыт. Идите туда и купите скипидар и много ваты. Эта парковка только для членов кибуца.

– Но здесь нет никакого знака, – сказала Старшая Дочь, все еще пораженно оглядывая машину с разных сторон.

– Потому и нет, что это парковка для членов кибуца. Она на территории кибуца.

– Но так поступать…

– А вы бы предпочли, чтобы вам шины проткнули? Посмотрите, корпус невредим.

Пока Старшая Дочь покупала скипидар в магазине, ей сообщили, что она заняла парковку ювелирши, дочери капитана, который как-то раз обнаружил на своем корабле «зайца» из Нигерии и спустил его за борт на плоту посреди моря.

Купленный в магазине скипидар не помогал, а состояние Единственной Дочери стало резко ухудшаться. Она опять оставила инсулин в холодильнике в Рамат-Авиве. Старшая Дочь бросилась к дяде Вите, который нашел араба из Фарадиса, справившегося с краской за четверть часа с помощью воды из кибуцного шланга, что также возмутило проходивших мимо кибуцников.

Меж тем Единственная Дочь слабела на глазах. Ее отец заплатил арабу из соседнего городка за работу, и Старшая Дочь с сыном и с Единственной Дочерью вернулись домой. На сей раз Единственная Дочь успела принять инсулин вовремя, и все кончилось хорошо. С тех пор прошло десять лет, в течение которых она не раз была на волосок от смерти из-за избытка или нехватки инсулина. Вновь и вновь от верной смерти ее спасал муж, и поэтому он был признан святым, обладателем сверхъестественных способностей: иногда он приходил домой в неурочное время, сам не понимая, что толкнуло его вернуться, и успевал вовремя.

Однажды ночью, почти десять лет спустя, она сидела одна на кухне и поглощала один за другим кексы с шоколадной начинкой. Наевшись и выйдя из кухни, она вколола себе инсулин, но ошиблась в расчетах и ввела слишком большую дозу. Под утро муж услышал ее тяжелое дыхание и увидел, что жена без сознания. Он вызвал скорую помощь, и красивую квартиру в Рамат-Авиве вновь заполонили санитары, а две дочери проснулись в панике. Ее отвезли в реанимацию и там три недели держали на аппарате искусственного дыхания. Все думали, что ей конец, но она пришла в себя и тут же написала на бумаге «Jeu de Раите» – название французского музея, который, как она думала, все еще выставляет работы импрессионистов.

Она писала еще несколько дней, пока к ней постепенно не вернулась способность говорить, но это был не ее голос. Она говорила очень хрипло из-за трубок, которые ей ввели в дыхательные пути, когда подключали к аппарату искусственного дыхания.

Когда она попала в больницу в последний раз – и уже не вернулась обратно, – скорую помощь никто не вызывал. Единственная Дочь позвонила Старшей Дочери и сказала, что они едут в больницу из-за ревматических болей в ноге, а поскольку Старшая Дочь хотела знать первой, она ставит ее в известность. Она все еще говорила очень хрипло, и ее голос надрывал сердце.

Единственная Дочь была женщина добросердечная. Поскольку Старшая Дочь всегда отстаивала свое положение в семье, которое казалось ей ненадежным, Единственная Дочь сообщила о том, что едет в больницу, ей первой. Они еще встретятся там.

Ее положили в терапевтическое отделение, сделали обезболивающий укол и ингаляцию. Старшая Дочь (мы и дальше будем называть ее Старшей Дочерью, потому что за пятьдесят с лишним лет она так и не ощутила себя полноценной личностью за пределами семьи, но видела себя в основном глазами своей матери, Вивиан, и все еще боролась за ее признание) была привязана к Единственной Дочери и приходила к ней по утрам, приносила капучино из кафе на первом этаже. Она видела, как та уходит, и говорила про себя: пусть это поскорее закончится, пусть она отойдет, ведь она так страдает; помилуй ее и прибери, чтобы она отмучилась. Боли были страшные. Старшая Дочь хотела сама вколоть морфий, а потом пусть придет медсестра и завершит начатое. Единственная Дочь по-прежнему говорила хрипло и называла Старшую Дочь «душа моя», чего раньше никогда не делала. Было ясно, что конец близок.

В четверг поднялся уровень сахара, но медсестры сказали, что они знают – да-да, они знают, – и не стали вводить инсулин. Как можно не дать инсулин больному с уровнем сахара шестьсот единиц?[12] Непонятно. Муж хотел ввести инсулин из их домашнего запаса, но когда он сделал это неделю назад, сестры накричали на него, дескать, он может убить больную. Он не врач, и пусть не прикасается к ней. Старшая Дочь снова и снова ходила к сестрам и к врачу, говорила им про высокий уровень сахара, это опасно, если не дать инсулин, возникнут необратимые последствия, но при этом знала, что лучше всего не бороться за жизнь Единственной Дочери, а воспользоваться сбоем системы. В пятницу в шесть утра в доме Старшей Дочери зазвонил телефон, и муж Единственной Дочери сказал ей: «Все кончено». Старшая Дочь закричала в голос, и испуганные соседи постучались в дверь, спросили, что случилось.

Глава 6 Начальная школа

Чарли и Вивиан отдали дочерей в школу имени А. Д. Гордона[13]. Там учились дети рабочих, уроки шли до без пяти час, обед до полвторого, а потом до четырех дети выполняли домашние задания – словом, ученики пребывали в учреждении по максимуму.