Егеренок - [25]

Весь зверек оказался на виду: длиной сантиметров двадцать, серовато-бурый, с блестящей шерстью и длинным, плоским с боков хвостом в чешуйках. Он с первого взгляда напоминал крысу, и Ромку передернуло от омерзения.

— Тьфу, какой противный!

Легкое движение воздуха донесло до Ромки необычайно приятный запах:

— Чуешь? — еле слышно прошептал отец. — Это от зверька.

— От этой крысы? Еще чего!

— Да не крыса это, а выхухоль. Понял? У нее внизу, у начала хвоста, железки есть, они и выделяют запах мускуса. Принюхайся-ка.

Это несколько примирило Ромку со зверьком. Пока выхухоль что-то смешно жевала у корней рогоза, он заметил, что голова у нее, по сравнению с телом, большая и круглая, но сплюснутая сверху вниз, а вот глазки совсем крохотные, подслеповатые — видать, не очень-то зоркий это зверек, потому и не боится наблюдателей в лодке, если они сидят тихо.

Съев что-то для нее очень аппетитное, выхухоль поднялась на задних лапках, вытянулась вверх, чуть изогнувшись назад, и смешно повела носом-хоботком влево-вправо. Лапы у нее оказались перепончатыми — вот отчего она так быстро плавает.

— Смотри, пап, она же гимнастику делает!

Забывшись, Ромка произнес это слишком громко. Выхухоль мгновенно припала к траве, и вот уже ее как будто и не было перед глазами, только в воде, у самого берега, опять мелькнула и тут же исчезла стремительная тень.

Отец засмеялся и в полный голос сказал:

— Теперь уж все, больше не покажется. Редкостный зверек, а знаешь, ему ведь тридцать миллионов лет жизни на земле. Он только в России водится, да и то не везде. К нам сюда завезли из Хоперского заповедника лет десять назад, и вот расплодился, гляди. Шкурка ее на международных аукционах — на вес золота, прямо из рук рвут.

Не трогая весел, отец закурил. Синие струйки дыма потянулись от его рта к стене рогоза, в протоку и там закручивались вокруг стеблей.

— А чем она питается? — спросил Ромка. — Я видел, она на дне к ракушке подходила.

— А так и есть, это ее любимая еда. На такой случай у нее и нос хоботком вытянут, чтобы моллюсков высасывать. А вообще она ест все и не брезгует. Прудовиков, улиток-катушек, пиявок, водяных насекомых и их личинки. Растения тоже. Рыбкой балуется, но редко. Зато самое лакомство для нее — это головастики да лягушачья икра. Страсть как уважает.

— Ну, лягушачью икру не жалко, пусть ест, а вот рыбу зря. Самим людям надо.

— Во-первых, выхухоль дороже всякой рыбы, а во-вторых, рыбоводству она никак не вредит. Наоборот, рыбаки для нее — прямая гибель. От человека выхухоль страдает больше всего. Она попадается в сети, крылены, в жаки и другие снасти и запутывается в них. А ведь ей надо каждые пять-десять минут воздухом подышать. Ну и задыхается. А тут еще находятся браконьеры проклятые… Нет, Ромка, нельзя давать им спуску, никак нельзя!

Как и всегда, упоминание о браконьерах испортило у отца настроение. Он схватил весла и резко погрузил их в воду. Лодка пошла вразрез мелким барашкам на волнах: поднялся ветерок.

— А знаешь, Ромка, — вдруг опять повеселел отец, — в царское время богатые купчихи и всякие там барыньки специально сушеные хвосты выхухолей клали в комоды с бельем и в сундуки. А ты говоришь, противные они. Ха, надо будет пару хвостов матери нашей притащить, как будут вылавливать выхухолей на шкурки. Может, хвосты-то получше духов будут, а?

Посмеявшись, отец с грустинкой добавил:

— Мало теперь у нас в России выхухолей, только три-четыре заповедника всего. Вот пройдет годик-другой, и наша Лыковщина сможет давать в год штук пятьсот зверьков, если, конечно, браконьеры отвяжутся. Они ведь понимают, что выхухоль — чистое золото.

Выбравшись из протоки в большое озеро, отец решил объехать еще несколько участков и через Сигачево озеро вернуться в село. Это устраивало Ромку: он надеялся побывать в лагере Пионерского дозора и повидать Сергея Ивановича.

За два часа они обследовали намеченные участки, и скоро лодка поплыла вдоль зеленых всхолмленных берегов Сигачева озера. Справа открылась луговина и на ней — три большие палатки защитного цвета, высокий шест с зелено-голубым флажком и у тальниковых кустов на воде — три лодки.

Отец насторожился.

— Это еще что?

Возле палаток копошились мальчишки и девчонки с красными галстуками на голых шеях.

— Этих еще не хватало! Тоже будут утят гонять или рыбу губить. Нашкодят тут, а что с них возьмешь? Даже не оштрафуешь.

— Ничего не нашкодят, нужно больно. Вечно ты к нам придираешься.

— К кому это к вам?

— Ну к нам… к пионерам, значит. Что они, не имеют права отдыхать здесь? А тебе бы все штрафовать.

— Но-но! Научился разговаривать! Поглядим вот сейчас, что за народ тут околачивается. Работай веслами веселей!

Отец повернул руль. Лодка проскрипела днищем по песчаной отмели.

— Ты сиди тут, а я погляжу.

Он выскочил на берег и пошел к палаткам.

Ромка оглядел берег, луговину: нигде ничего похожего на сети, крылены или другие запретные снасти. Нет, тут живут ребята не из тех, что браконьерствуют.

Из палатки, к которой подошел отец, выбрались двое — мальчишка в синих трусиках и девочка в панаме. Ромка видел их в школе, но фамилий не знал, они, видно, в дозоре недавно. У обоих на левых руках были повязаны красные лоскутки — дежурные.