Егеренок - [22]

— Зато о вас, гражданин Сафонов, этого не скажешь, вы-то своего сына отлично воспитали, — язвительно сказал отец. — Ваш сын — первейший заводила всяких пакостей.

Сафонов возмутился:

— Это почему такое со мной обращение? Почему я гражданин, а не товарищ? Что здесь, домзак или тюряга?

Отец побледнел.

— Нет, гражданин, — отец нарочно нажал на слово «гражданин», Ромка это отлично понял. — Товарищем вы мне во всю жизнь не будете; я грабителям природы не товарищ!

— Я грабитель, я?

Сафонов налился кровью, как весенний клещ.

— А кто весной в заказнике на островах ондатру из нор серой выкуривал? Жаль, что я тогда опростоволосился. Но смотри, как вору ни воровать…

Отец отвернулся от обозленного Сафонова, подал Акиму Михайловичу двойной листок из тетради.

— Вот акт, вчера у Линды составил. Его сын с приятелями разоряли гоголиные гнезда, задушили утку.

— А у кого в руках была утка? — заспорил Сафонов. — Почему правду не говоришь? Тут депутаты народа, пусть они сами рассудят!

Аким Михайлович посмотрел на отца. Отец кивнул на Веньку Арбузова.

— У него.

Сафонов деланно рассмеялся, оскалив крепкие, как кукурузные зерна, зубы.

— Что, съел? Так чего же ты на моего сына капаешь? Мстишь, что мы тебя легавым псом называем?

Ромка задрожал от возмущения: что это отец позволяет оскорблять себя?

Но отец молчал, сжав губы, только глаза его, незнакомо страшные, уставились в лицо Сафонова, и казалось, что отец сейчас не выдержит, набросится на врага, и тогда случится что-то непоправимое.

Аким Михайлович раздельно проговорил:

— Если ты, Сафонов, еще раз обзовешь государственного егеря грязным словом, пеняй на себя.

Сафонов проворчал, утихая:

— Могу и не обзывать, а только других слов для него не имею.

В кабинете председателя сельсовета установилась тишина. Все как будто чего-то ждали. Сафонов кряжисто расселся на скамейке, расставив ноги в высоких резиновых сапогах с отвернутыми голенищами, тупо глядя в пол. Арбузиха хлюпала, поднеся конец головного платка к носу, у Веньки пылали сильно оттопыренные вперед уши. Колька Сигач по-прежнему стоял у двери, отвернувшись к окну, безучастный ко всему. Конюх Мизинов и механик Силыч сердито чадили огромными самокрутками.

Аким Михайлович вполголоса перечитал акт, поднял глаза на Венькину мать.

— Вот ведь что получается-то, Таиса. Сама ты смирная да положительная, а сына не сумела воспитать. И мужик у тебя был положительный, хотя и любил выпить, покойник. Он бы таких выкрутасов не потерпел. Что теперь делать-то, а?

— Придется платить штраф, — сказал отец. — На первый раз ограничимся этим.

У Арбузихи набрякли глаза. Ромка видел, что она с трудом сдерживает слезы, и злился на отца. Неужели нельзя простить Веньку? Он же не один там был и в первый раз поймался. За первый-то раз можно бы и не штрафовать, чего отец лютует.

Венька плаксиво затянул было:

— А чтой-то меня одного-о, хуже всех я, что-о ли?

Но отец, разминая папиросу, жестко сказал:

— Гражданин Сафонов сумел доказать, что его сын ни при чем. Значит, ты один, Арбузов, в ответе.

В этот момент Ромка готов был закричать на отца, обругать, сказать, что никогда больше не будет его любить. И лишь стыд перед людьми удерживал его.

Арбузиха вытерла глаза, печально заговорила:

— Вениамин, что же это ты, а? Стыдок-то какой, господи, в бандиты попал. И чегой-то ты какой уродился, а? Отец, бывало, клока сена колхозного не возьмет, горсти овса с конюшни не унесет, вон Степан Митрич знает, не даст соврать.

Конюх Мизинов подтвердил:

— Что верно, то верно, колхозным добром воровски не пользовался, знаю.

— И я не колхозное, — буркнул Венька.

— Ну все равно не свое, раз штрафуют за это. И где мне денег-то на штраф взять, а? Ты подумал, что мать тебя одна растит да еще двое под стол пешком ходят? С фермы сутками не вылажу. Какой же ты пакостник после этого, Веня-я!

Ромке было очень жаль Венькину мать. У него даже веки стали тяжелыми, и в глаза будто песку насыпали.

Сафонов сочувственно сказал:

— Да, Таисия Васильевна, не повезло вам, попались вы с сыном в когти коршуна, полетят теперь от вас перья, — и со значением закончил, обращаясь к Сигачу: — А ты, Колька, смотри язык-то шибко не распускай, как бы тебе его ненароком не укоротили.

Сигач и голову не успел поднять, как вдруг конюх Мизинов поднялся со стула и пошел к двери.

— Да, устроили тут комедь председатель с егерем. Пойдет теперь по селу, как егерь Хромов над вдовами измывается. И за что? Добро бы она ему на хвост соли насыпала.

Механик Силыч поднялся во весь свой немалый рост, схватил в горсть черный ус, с гневом сказал:

— И не стыдно тебе, Степан Митрич, Сафонову потакать? Ты же депутат, власть Советская на селе, а разбой на природе покрываешь? Прав егерь, что за народное добро грудью встает, с собой не считается. Поболе бы нам в село таких людей присылали, вот что я скажу напоследок!

Старик Мизинов растерянно развел руками и снова опустился на стул, рассерженно и косо глядя на Силыча. Сафонов сдвинул ноги, весь подобрался, но промолчал. Венька задергал лопатками и захлюпал носом.

— Ну, Вениамин, проси теперь у егеря прощенья, скажи, что не будешь больше, — Арбузиха положила желтую сухую руку с крупными пальцами в трещинках на плечо сына, попыталась прижать его к себе, но Венька резко отстранился. — Ну ясе, сынок, проси прощенья. И не водись больше с такими, кто тебя на погибель толкает, а сами в сторону. Водись вон с Колей Сигачевым, с Ромкой егеревым… Ну скажи ему, Коля, чтобы попросил прощенья, чтобы слово дал.