Егеренок - [21]

Отец поздоровался и тут же начал рассказывать про утреннее происшествие с сетью. Аким Михайлович сказал было:

— П. Д.? Ага, знаю, это видишь ли… — но тут же спохватился и поспешно сунул папироску в рот.

У Ромки и дыханье пресеклось: «Все, сейчас выдаст тайну дозора». Но не тут-то было, Аким Михайлович пустил два-три клуба дыма и договорил:

— Видишь ли, какое дело, сам, значит, принес? Кто же этот «П. Д.»? Петр Дементьев или Павел Данилов? Есть у нас в селе такие, не помнишь? — обратился он к леснику.

Лесник взялся пальцами за кончик бородки, поглядел на небо.

— Кто же его знает, мало ли у нас людей на П. Д. А я и сам собирался рассказать вам про лесные чудеса. Понимаете, что получается, кто-то у меня в лесу вторую неделю хозяйничает. Всякий мусор собирает, бумагу, консервные банки, бутылки, хворост, и все в ямы сваливает. Мне только и остается, что сжигать да закапывать.

Все трое еще минут пятнадцать постояли, покурили.

Ромка сам не заметил, как приблизился к отцу вплотную. Отец, все еще полный нечаянной радости, стал уговаривать лесника:

— Александр Петрович, а если бы мы вместе принялись наводить порядок в лесу и на озерах, а? Браконьеров — за шиворот, всякую полезную живность в лесу — под охрану! Ведь нас, лесников-то, в стране побольше ста тысяч!

Ромка и рот разинул: лесников сто тысяч? Да с такой армией что хочешь можно сделать, да если всех пионеров организовать в Пионерские дозоры?

— Ваши лесники, Александр Петрович, объездчики, да и другие работники лучше всех знают места токования глухарей и тетеревов. А как получается сейчас? Лес рубят и уничтожают токовища. Да может, лесорубы и не знают, что валят деревья, на которых глухари сто лет токовали. Ваши работники хорошо знают поляны, на которых кормятся и укрываются птицы. Может, вы запретите косьбу на таких полянах? Это было бы замечательно! Если все лесники заодно с егерями будут, браконьеришка в лес и не сунется!

Отец и руку леснику протянул, улыбаясь. Ромка отлично видел, с какой надеждой он ждет ответа. Лесник пожал руку отца, сказал:

— Подумаем и решим, Владимир Васильевич, дело хорошее.

Он пошел в сельмаг. Отец и Аким Михайлович направились к сельсовету. Ромка проводил их взглядом и в задумчивости побрел к дому Сигачевых.

Сигач сидел на лавочке перед палисадником хмурый, словно не выспался, и вертел в пальцах какую-то бумажку. Ромка поздоровался. Сигач нехотя буркнул: «Здорово!» — помолчал с минуту, потом вдруг зло сказал:

— Связался я с тобой. На вот, читай. Затаскают теперь по судам.

Это была напечатанная на машинке повестка из сельсовета. Сигачев Николай Егорович приглашается на заседание исполкома в качестве свидетеля по делу о браконьерстве.

— Ничего, Колька. Это же для государства польза.

Ромка повздыхал, присел было на лавочку, но вспомнил, что отец с Акимом Михайловичем уже на месте.

— Айда, Колька, уже полдвенадцатого. Вот дадут теперь Сафончику, вот дадут!

Колька Сигач набычился:

— Не пойду.

— Да ты что? С милицией приведут!

Колька молча поднялся и поплелся к сельсовету.

В кабинете у Акима Михайловича висели сизые облака. Кроме него и отца, здесь были депутаты сельского Совета: колхозный конюх Мизинов и механик Силыч, мощный дядька с черными и длиннющими, как у запорожцев на картинках, усами. А рядом с ним вольготно расселся браконьер Сафонов с папироской в зубах. Он повернулся на скрип двери, и на его лице Ромка заметил странное выражение: то ли интерес, то ли настороженность.

Левки Сафончика в кабинете почему-то не было. И вообще, много кого еще не хватало: не пришла Нюшка Мордовцева, не пришли приятели Сафончика, не было здесь Семимильного и Веньки Арбузова. Лишь Дуся Струева возле самой двери примостилась на кончике стула и съежилась, как пичужка на ветке.

Ромка присел у печки, Сигач остался стоять у двери.

— Ну так, — сказал Аким Михайлович, — подождем еще Арбузову с сыном. Пора бы уж им явиться, время вышло.

И опять потянулся неторопливый разговор про сев, про урожай да колхозные хлопоты. Ромка почти не прислушивался, он все думал: почему нет Сафончика и его дружков, ведь это на них составлен акт.

Венька пришел вместе с матерью, Арбузихой, как ее звали на селе, — неприметной и тихой женщиной лет сорока пяти. Она почти всегда была с черным платком на голове, даже в самую жару, когда работала в поле.

— Что ж, больше ждать не будем. Время сейчас деньги. Сафонов, почему вашего сына нет?

На вопрос председателя сельсовета Сафонов ответил с необычной для него сдержанностью, даже, можно сказать, с достоинством и вежливо:

— Видите ли, Аким Михайлович, я сам, отец значит, здесь, и потому все в ажуре. Готов держать за сына ответ, если тот в чем засыпался.

— Засыпался? Хм, хм…

— Ну да, то есть провинился, — поправился Сафонов.

Председатель обежал взглядом собравшихся.

— Мордовцевой Анны тоже нет. Кто знает, почему?

Дуся Струева привстала.

— А ее, дядь Аким, маманька не пустила, не гоже, говорит, детей по следствиям таскать.

— Что верно, то верно, нечего тут ребятенкам делать, — тоненько пропел дедушка Мизинов. — Я тоже своего внучонка не пустил.

— Правильно, Степан Димитрич, мыслишь, — солидно поддержал конюха Сафонов. — А вот кое-кто, видать, не больно в воспитании детей понимает.