Едва замаскированная автобиография - [39]

Молли закуривает сигарету. Я тоже.

— Да, — говорю я наконец.

Молли молчит.

— Ну, тогда я должен извиниться, — говорю я.

По-прежнему никакой реакции.

— Я очень, очень, очень виноват, — говорю я.

Молли разглядывает меня с подозрением.

— Не просто виноват, — говорю я. — Решительно повержен раскаянием.

— Что-то не вижу коленопреклоненности, — говорит она.

Я опускаюсь на колени и тащусь к ней по полу, молитвенно сложив ладони. «Умоляю, прости меня», — говорю я, жалобно цепляясь за ее колени. Пока я в этой позе, у меня мелькает мысль о том, как хорошо было бы зарыться головой у нее между ног. Я пытаюсь прогнать эту мысль, пока она не завладела мной полностью.

— Достаточно, — говорит она, слегка отталкивая меня. — Ты прощен.

— Ох, — говорю я, снова садясь с ней рядом, но теперь немного ближе, чем раньше, — я испытал удовольствие.

— Удовольствия ты в данный момент заслуживаешь меньше всего, — говорит она.

— Досадно. Я как раз подумал, не откупорить ли еще одну бутылку. И провозгласить тост в честь того, что ты не распущенная девица, которой я тебя считал.

— Ты очаровательно выражаешься, — говорит она.

— Ну так как?

— Я уже выпила сверх всякой меры, а ты?

— Я тоже, но мне нравится мысль о том, чтобы сделать нечто такое, о чем мы будем жалеть.

— Тогда давай.

— Что давай? Открыть еще одну бутылку или сделать нечто такое, о чем мы будем жалеть? — говорю я.

— Что хочешь. То и другое. Мне все равно.

— Правда?

— Лишь бы ты перестал трястись, — говорит она.

В одно мгновение я преодолеваю остающееся между нами расстояние. Наши ноги касаются, а моя рука двусмысленно охватывает ее спину.

— Как тебе показалось — быстро?

— Ужасно быстро, сказала бы я. — Она рассматривает меня со странной нежностью.

Я для пробы целую ее в губы. Она раскрывает рот, но лишь слегка, так чтобы наши языки коснулись и я успел ощутить вкус настоящей Молли, заглушаемый табаком и шампанским. Мне и хочется проникнуть глубже, и в то же время я себя сдерживаю. Это почти как целовать собственную сестру.

Молли отстраняется от меня, но мягко.

— Ты, кажется, собирался открыть еще одну бутылку?

— Я решил, что тебе все равно.

— Но если ты хочешь, чтобы я сделала то, о чем могу пожалеть…

— А ты хочешь? — говорю я, осторожно беря ее за руку.

— Да. — Она сжимает мою руку. — Думаю, что да. Вот только…

— Что?

— С чего именно мы должны начать?

— Меня это тоже слегка озадачивает.

— Это не значит, что я не могу себе представить, что мы можем заниматься этим.

— Да, вполне. Я уверен, что все будет замечательно.

— Я тоже.

Это могло быть мне указанием на то, чтобы запустить свой язык до самого ее горла, засунуть одну руку под бюстгальтер, а другую в трусики. Вместо этого я никак не могу прекратить обмениваться с ней нежными, но глупыми улыбками.

— Как ты думаешь, косяк не поможет? — спрашивает она через некоторое время.

— Возможно. Но тебе может стать дурно с непривычки. Особенно после шампанского.

— Я уже пробовала такое раньше.

— И как?

— Мне показалось, что это очень расслабляет.

Для того, кто столько выпил, я сворачиваю косяк с изумительным проворством и скоростью. Но я оказываюсь слишком медлителен, чтобы успеть до перемены настроения. Молли встала, чтобы сменить пластинку и принести воды. Выпуклость у меня в штанах опала. Мы даже не сидим больше вплотную друг к другу. Мы уже почти снова лишь добрые друзья.

Из-за этого я решил сделать косяк — гашиш, к сожалению, не марихуана — очень крепким. И держу в себе как можно дольше три глубокие затяжки, прежде чем передать косяк Молли.

Молли возвращает его мне обратно. Я еще затягиваюсь. Удовольствие невелико — по сравнению с сладковатым колбасным вкусом, — но цель, я уверен, будет достигнута. В случае Молли так оно и есть, потому что она отрицательно качает головой, когда я хочу передать ей сигарету, и мечтательно расслабляется в моих объятиях.

Я смотрю на ее обращенное вверх лицо. Ее глаза закрыты. Я бы попробовал снова поцеловать ее, но слишком кружится голова. Пусть пройдет несколько минут. Подумай о том, что очень скоро произойдет, — это произойдет, потому что она уже сказала, что так же хочет этого, как и ты, и вы оба знаете, что все будет великолепно, поэтому некуда спешить сломя голову. Все скоро произойдет.

— Молли. — Я глажу ее волосы, чтобы успокоить не только ее, но и себя, потому что головокружение не ослабевает, а, наоборот, усиливается. Кажется, я собирался прибавить, что люблю ее, но мне не выговорить слова из-за тошнотворных позывов в груди.

— Джош!

— Мм?

— Мне кажется, меня сейчас вырвет, — говорит она, соскакивая с моих колен и нетвердыми шагами двигаясь к раковине.

Я решительно встаю, чтобы помочь ей, но пока я стою, дрожа и онемев, и тру ее по спине, запах из раковины достает и меня.

Вытерев свои лица, убрав грязь, выпив воды, мы смотрим друг на друга полуудивленно-полуиспуганно и внезапно протрезвев.

— Как ты думаешь, не хочет ли кто-то там наверху что-то нам сообщить? — спрашивает она.

— Думаю, что да, — говорю я со слабой улыбкой. — И должен сказать, что он поганый-поганый негодяй.

Моя блестящая карьера

После того как Уортхог отхватил себе работу лучше, чем у кого-либо еще, он пригласил некоторых из своих ближайших соперников погостить у его родителей в Хертфордшире, как делал это каждое лето все три последних года. Мы играем в шары на гравийной дорожке, в теннис на шершавых кортах за огородом и в мини-гольф и крокет на покатой лужайке с видом на пастбища, усеянные дубами и простирающиеся до западных склонов Мальвернских холмов. Вечером мы напиваемся настоящим элем в «Зеленом Драконе»; еще пьянее становимся от аперитивов в гостиной, где такой громадный камин, что можно стоять в любом месте, поместив голову в дымоход, ритмично покачиваясь под приглушенные звуки Гэрри Джеймса и его биг-бенда, которыми нас мучает Уортхог-старший; и уже мертвецки напиться в столовой, на потолке которой роза Тюдоров, упомянутая в справочниках Певзнера, и где Уортхог лукаво посмеивается над стряпней своей матери, а Уортхог-старший непрерывно подливает нам кларет и портвейн и рассказывает нескончаемые истории своей воинской службы и розыгрышей и проделок в кутящем обществе Лондона в те времена, когда он гулял в Челси с легендарной «бандой Ролингс-стрит». Это называется «показать стиль».