Единый государственный экзамен. Сочинение-рецензия - [8]

Шрифт
Интервал

дается без детализации, в самых общих чертах, часто без опоры на чувственное восприятие.

Описание средним планом тоже обобщенное, без особой детализации, небогато определениями, осуществляется чаще в форме прошедшего времени, используется при описании действий в статике.

Описание крупным планом отличается предельной детализацией, богато предметной лексикой, определениями. Часто в нем активны образные средства. Такое описание позволяет акцентировать образ и усиливает его выразительность. Динамическое описание строится на активности глагольных форм, которые служат определенной художественной цели: предать динамику, движение — даже чисто в живописном, цветовом образе. Динамическое описание обычно заостряет внимание на характере действия или явления и участвует в описании крупным планом.

Рассмотрим, как соотносятся в тексте разные планы описания и как это влияет на выражение художественного образа. Обратимся к фрагменту из рассказа К. Паустовского «Желтый свет».


Бывают осенние ночи, оглохшие и немые, когда безветрие стоит над черным лесистым краем, и только колотушка сторожа доносится с деревенской околицы.

Была как раз такая ночь. Фонарь освещал колодец, старый клен под забором и растрепанный ветром куст настурции на пожелтевшей клумбе.

Я посмотрел на клен и увидел, как осторожно и медленно отделился от ветки красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услышал шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот.

Ночь стояла над притихшей землей. Разлив звездного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе.


Анализ текста

1. От какого лица идет описание? Какую зарисовку представляет текст?

Текст представляет собой пейзажное описание от первого лица — это определяет точку зрения героя-повествователя и лирический тон всего фрагмента. В центре внимания автора — осенняя ночь, ее особый характер и свойства.

2. Определите границы общего, среднего и крупного планов описания.

3. Выделите ключевые (опорные) снова в каждом плане описания.

4. Какие изобразительные средства являются доминирующими в каждом абзаце? Выпишите их.

Описание движется от общего к среднему, затем крупному плану — и вновь возвращается к общему и среднему. Легко выделить эти планы: первый абзац начинается словом бывают, которое уже передает обобщение, определяет явление как типичное. Не случайно здесь опорное слово ночь употреблено в форме множественного числа (бывают осенние ночи) — это явно обнаруживает общий план описания, в нем отражены обычные для осенних ночей свойства — тишина и темнота. Важно, однако, обратить внимание на то, что эти свойства переданы метафорически: «безветрие стоит над черным лесистым краем» и через олицетворение: осенние ночи, «оглохшие и немые». Представление о мире здесь одухотворенное, живое; сама тишина как бы очеловечивается, отличается свойствами живого существа.

Описание во втором абзаце более конкретизировано. Это выражено уже в первом предложении абзаца, выделяющем одну ночь из всех: «Была как раз такая ночь». Это и есть описание средним планом: в ночном пейзаже появляются детали (фонарь, колодец. старый клен под забором и куст настурции на клумбе) — все это явления мира, обжитого человеком, черты присутствия человека в природе. Описание ночи дополняется и тем, что в нем появляется свет: «Фонарь освещал». Как и предыдущей части, мир природы олицетворен: «Растрепанный куст настурции».

Третий абзац содержит описание падения кленового листа, оно отражает самые тонкие оттенки в движении листа. За счет глаголов движения и эпитетов определяется характер действия: «Осторожно и медленно отделился», «вздрогнул», «на одно мгновение остановился», «косо начал падать, <...> чуть шелестя и качаясь». Безусловно, это описание крупным планом с целью заострить внимание на самом главном событии этой осенней ночи для героя-повествователя: ему удалось не только застать момент падения листа, но и услышать его шелест. В изображении этого тончайшего звука участвует звукопись — инструментовка на шипящие и свистящие звуки — и сравнение («Шелест падающего листа — неясный звук, похожий на детский шепот»). Сравнение подчеркивает не только нежность, слабость звука, но и беззащитность, трогательную хрупкость этого незначительного и такого важного для героя-повествователя явления осени — падающего листа. Акцент на этой детали — кленовой листе — сделан еще и цветописью: через определения красный олицетворение и здесь придает образу живой, очеловеченный характер.

5. Почему этот образ в описании осенней ночи так важен?

Да потому, что Паустовскому необходимо подчеркнуть, что главные события осени (такие, как падения листа) и существенные ее свойства раскрываются не сразу и не каждому. Нужно вслушаться в осеннюю тишину, чтобы услышать шелест падающего листа, всмотреться в осенний пейзаж, чтобы почувствовать неповторимость осенней ночи.

Последний абзац возвращает описание к общему и среднему плану. Ночь снова обнимает небо и землю:


Рекомендуем почитать
Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Что такое литература русской диаспоры, какой уникальный опыт запечатлен в текстах писателей разных волн эмиграции, и правомерно ли вообще говорить о диаспоре в век интернет-коммуникации? Авторы работ, собранных в этой книге, предлагают взгляд на диаспору как на особую культурную среду, конкурирующую с метрополией. Писатели русского рассеяния сознательно или неосознанно бросают вызов литературному канону и ключевым нарративам культуры XX века, обращаясь к маргинальным или табуированным в русской традиции темам.


О западной литературе

Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.


Путь и шествие в историю словообразования Русского языка

Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.


Набоков, писатель, манифест

Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.


Большая книга о любимом русском

Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.


Именной указатель

Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.