Единый государственный экзамен. Сочинение-рецензия - [9]

Шрифт
Интервал

Но, по контрасту с началом текста, здесь уже преобладает не темнота, а «разлив звездного блеска» — метафора передает интенсивность света звезд. Она поддерживается другими лексемами с семантикой силы света и блеска: «Ярок, почти нестерпим», «осенние созвездия блистали <... > с такой же напряженной силой, как и на небе». Ослепительный свет и блеск соединяет землю и небо: «осенние созвездия блистали в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряженной силой, как и на небе». Звук и свет в конце фрагмента — словно прозрение героя-повествователя, его души.

Таким образом, описание света ночи выглядит цельным и очень емким. Каждый описательный план играет свою роль в формировании единого образа осенней ночи с точки зрения героя — повествователя.

6. Определите основную мысль текста.

Об открытии тайны осени, о постижении ее — весь рассказ, поэтому название ключевого образа — «желтый свет» — вынесено в заглавие. «Желтый» — это и странный, и необычный, и являющий собой «тусклое сияние» осенней ночи.


Задание. Напишите небольшую рецензию на фрагмент рассказа «Желтый свет» К. Паустовского. Выразите свое отношение к теме, которая волнует автора. Оцените языковое оформление текста: стиль, композицию, отбор языковых средств.


Рецензия на фрагмент рассказа К. Паустовского «Желтый свет»

При первом же ознакомлении с фрагментом рассказа ощущается его лирический тон, романтический характер. В центре внимания автора — осенняя ночь, причем К. Паустовский акцентирует внимание читателя на особом ее характере. Осень — прекрасное, загадочное время года. Осенние ночи безмолвны и непостижимы, каждая из них по-своему неповторима. Перед нами одна из таких осенних ночей. Думается, что ничто не отличает ее, от остальных: она глуха и нема. Но вот яркий луч фонаря осветил клумбу, колодец, старый клен. Герой-повествователь впервые услышал шелест падающего кленового листа. Как детский шепот, нежный и сладостный, он поразил его. И вновь воцарилось безмолвие, но теперь оно уже разлито звездным блеском, отражающимся в маленьком оконце избы.

Фрагмент рассказа — пейзажное описание. Образ осенней ночи создастся автором постепенно. В первом абзаце отражена общая картина осенней ночи как типичное явление природы. Ключевое слово «бывают» обуславливает обобщенный характер ночи. Второй абзац — конкретизация одной из осенних ночей: «Была как раз такая ночь». Детали («клумба», «забор», «колодец») показывают мир, обжитый человеком. И вдруг появляется свет — и все вокруг преображается. Олицетворение «растрепанный куст настурции» вводит представление об осенней ночи как о живом существе.

Главное событие этой осенней ночи: герой услышал шелест, тончайший звук падающего листа. Этот образ падающего крохотного кленового листика может открыться только внимательному, утонченному человеку, каким и является автор повествования. «Детский шелест» кленового листа — символ нежности, хрупкости, слабости, беззащитности. Изображая падающий лист, К. Паустовский использует звукопись: аллитерацию на шипящие, что усиливает звуковое восприятие этого, казалось бы, обычного явления.

Наконец, в последнем абзаце вновь появляется образ ночи, безмятежной и тихой. Таким образом, текст закольцовывается. Однако этот образ ночи меняется. Появляется «разлив звездного блеска». Красивая и необычная метафора передает интенсивность света и блеска. Свет соединил небо и землю. Все вокруг преображается и застывает «с напряженной силой» и «звездным блеском». И прежде «черный лесистый край» весь залит ярким, «нестерпимым» светом. Подобное метафоричное изображение ночного неба помогло передать силу чувства, овладевшего героем-повествователем, который постиг тайну осени. Постижение тайны осенней ночи — это и есть главная мысль текста. Прочувствовать, ощутить прелесть одной из ночей дано не многим — автору рассказа не только удаюсь самому постичь тайну ночи, но удалось несомненно больше: передать читателям свои ощущения от постижения этой тайны.

Мехонцева Ольга, филологическая школа «Вдохновение».


М. Пришвин, Голубые тени (их цикла «Времена года»)

Возобновилась тишина, морозная и светлая. Вчерашняя пороша лежит по насту, как пудра, со сверкающими блестками. Наст нигде не проваливается и на поле, на солнце держит еще лучше, чем в тени. Каждый кустик старого полынка, репейника, былинки, травинки, как в зеркало, глядится в эту сверкающую порошу и видит себя голубым и прекрасным.


Вопросы для работы с текстом

1. Что находится в центре внимания автора.

2. Что такое пороша? Как представлено ее характерное качество?

3. Какими средствами создает М. Пришвин картину сверкающей земли?

4. Передает ли он свои чувства или оценки?

5. В чем проявляется связность и цельность текста?

6. Почему каждое растение видит себя в «зеркале» «голубым и прекрасным»?

7. Отражает ли «зеркало рассказа» авторские эмоции, настроение?


Примерный анализ фрагмента

М. Пришвин рисует покрытое настом тихое зимнее поле после снегопада, поэтому у рассказа такое начало: «Возобновилась тишина». В пейзаже он подчеркивает мороз и блеск, свет. Уже в первом предложении этому способствуют эпитеты:


Рекомендуем почитать
Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Что такое литература русской диаспоры, какой уникальный опыт запечатлен в текстах писателей разных волн эмиграции, и правомерно ли вообще говорить о диаспоре в век интернет-коммуникации? Авторы работ, собранных в этой книге, предлагают взгляд на диаспору как на особую культурную среду, конкурирующую с метрополией. Писатели русского рассеяния сознательно или неосознанно бросают вызов литературному канону и ключевым нарративам культуры XX века, обращаясь к маргинальным или табуированным в русской традиции темам.


О западной литературе

Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.


Путь и шествие в историю словообразования Русского языка

Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.


Набоков, писатель, манифест

Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.


Большая книга о любимом русском

Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.


Именной указатель

Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.