Единственный мужчина - [19]

— Я не веду себя, как капризное дитя, — в ее голосе звучали обида и возмущение.

— Разве, деточка? — спросил Джон. — Допустим, ты оставила меня в дураках. Купила эту развалюху, переплатила неумехе электрику за никуда негодную проводку, истратила кучу денег за этот хлам, — тут он выразительным жестом обвел комнату, — и теперь решила бросить хорошую работу, чтобы застрять в этой глуши навсегда. И зачем все это, спрашивается? Да только из глупого желания досадить мне!

Все сказанное было так недалеко от истины, что Пенни какое-то время молчала, подбирая аргументы, способные удовлетворить их обоих. Она опустилась в кресло и наконец подняла на Джона глаза полные слез.

— Это все не правда, — выдохнула она наконец.

— Не правда, — произнес он рассеянно, поправляя ее волосы. — Я бы очень хотел тебе поверить, но, боюсь, что не смогу. Похоже, ты не только безрассудна в своих поступках, но и безмерно расточительна. Но еще не поздно все изменить. Мое предложение остается в силе. Я даже готов купить эту хибару за те деньги, которые с тебя за нее содрали. Пользы от прицепа, правда, никакой, но на худой конец он пойдет под времянку для сборщиков хлопка.

— Нет!

Твердость, с которой она произнесла окончательный приговор, удивила их обоих. Слушая Джона, Пенни вновь и вновь испытывала боль, ярость и негодование, и вот наконец они нашли себе выход.

— Меня не интересует все, что ты предлагаешь, — бушевала Пенни. — Меня не интересует твое мнение о моем характере, о причинах моих решений. Я не торгую своей собственностью. И даже если мне и придется продать свою землю, то только не тебе. А теперь, когда все ясно, почему бы тебе не убраться отсюда вместе со своими инструментами и деловыми предложениями?

Джон бесстрастно выдержал этот всплеск эмоций и продолжал гнуть свое.

— А чем ты собственно собираешься заниматься в наших краях? Это тебе не Сидней. Это тихая американская глубинка. Ближайшее рекламное агентство, где ты могла бы поискать работу в Чарлстоне, в полсотне миль отсюда. И даже если вдруг тебя захотят взять, надо еще получить разрешение на работу, что совсем не просто сделать иностранцу. А ты ведь иностранная подданная, не так ли? А на что ты собираешься жить?

На это Пенни было что ответить.

— Чтоб ты знал, у меня двойное гражданство. Так что я не нуждаюсь в каких-то разрешениях. И вообще, у меня достаточно средств, чтобы продержаться.

Джон усмехнулся.

— Неплохо придумано, право, — воскликнул он. — Пустить все деньги на ветер, вместо того чтобы вложить их в настоящее дело. Как я уже говорил, дорогая, ты просто несмышленое дитя. Почему бы тебе не одуматься и не повзрослеть?

— А почему бы тебе не оставить меня в покое и не заняться своими собственными делами? — отпарировала Пенни. — Я не обращалась к тебе за советом, не просила покупать у меня мою землю. А теперь еще раз прошу, сделай милость, убирайся!

Джон допил свой кофе, пожал плечами, а затем посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде сквозило явное неодобрение. И темные нахмуренные брови, и угрюмая складка в углах рта говорили, что он недоволен результатами беседы. Но Пенни удалось выдержать этот тяжелый взгляд и даже ответить на него торжествующей вызывающей улыбкой, которая, как ей казалось, должна была взбесить его. Но Джон только плотнее сжал свои губы.

— Поступай, как знаешь, — сдерживая гнев, сказал он. — Но учтите, вы видите меня не в последний раз, мадам. Я буду появляться здесь каждую неделю и повторять свое предложение до тех пор, пока не уговорю тебя. Я тебе это обещаю! А теперь, приятных сновидений.

Раздался шум отъезжающего автомобиля, и наконец наступила долгожданная тишина.

Оставшись одна, Пенни предалась невеселым размышлениям. «Я ненавижу этого гадкого человека, — в отчаянье говорила она себе, — я презираю его». Допив свой остывший кофе, она доковыляла до окна и уставилась на реку, будто пытаясь на дне ее найти ответ на все мучившие ее вопросы. Беда в том, что этот ненавистный ей мужчина не только выводил ее из себя, он и возбуждал ее. Он волновал ее воображение как никто другой раньше. Она и представить себе не могла, что такое возможно. Его ласки заставляли трепетать, изнывать от желания… Но было и нечто другое. Мало нашлось бы женщин, которые смогли бы устоять перед его грубым животным напором. Его обаяние делало его неотразимым. Однако и это не объясняло причину той власти, которую он имел над Пенни. Даже когда она поносила его последними словами, ей хотелось пробудить в нем желание, такое же страстное, как то, что испытывала она сама. Поняв это, она ужаснулась! Пенни всегда гордилась своим хладнокровием и рассудительностью. А теперь встретив Джона, она растеряла все эти качества. Ею завладела страсть, подчинила себе и заставляет творить всякие глупости. Девушка в отчаянье сжала кулаки и глухо застонала. Она никогда не признается в этом Джону, но купить этот дом на колесах было действительно безрассудно.

Как бы Пенни ни старалась отрицать правоту Джона, она была очевидна. Она действительно устроила все это, только чтобы досадить ему. И деньги тратила назло ему. И сидела без дела тоже назло ему. Он был прав во всем. Пока она старалась заняться чем-нибудь, хлопоча по хозяйству, но пройдет еще несколько дней, она окончательно поправится и ее начнет одолевать скука. Вот если бы найти какое-нибудь дело… Высоко в небе промелькнула белая цапля. Пенни с восхищением следила за ее грациозным полетом. «Вот бы нарисовать все это, подумала она. — Реку, медленно текущую вдаль как поток расплавленной зеленой лавы, изумрудные заросли вдалеке и эту прекрасную белую цаплю…» Пенни поразилась простоте пришедшего ей вдруг решения. «Конечно! — решила она. — Как все восхитительно просто. Мерривилль просто рай для художника. Я стану писать картины!»