Единственный мужчина - [20]

* * *

В следующий раз, когда ее соседка миссис Браун отправилась в Чарлстон за покупками, Пенни напросилась ехать вместе с ней, прихватив список необходимых для живописи принадлежностей и чековую книжку. Она прочесала все художественные салоны города и к вечеру возвратилась домой, основательно нагруженная блокнотами для эскизов, флаконами со скипидаром, красками, холстами и мольбертом.

Все дни до конца месяца Пенни писала, как заведенная. В хорошую погоду она устанавливала мольберт в тени одного из огромных дубов и работала весь день напролет, не обращая внимания ни на духоту, ни на беспощадно кусающих комаров. Когда небо хмурилось или начинался дождь, она перебиралась в свою крохотную спаленку и прорабатывала детали эскизов или делала новые наброски. Один раз в неделю она меняла свои заляпанные краской шорты и футболку на очаровательное платье для того, чтобы в очередной раз иметь удовольствие указать на дверь непрошеному гостю — Джону Миллеру.

В один из понедельников, после очередного визита Миллера для Пенни настал день окончательных решений. Несмотря на всю свою кажущуюся непреклонность, в глубине души она сознавала, что пока еще есть шанс сбросить это наваждение и вернуться к привычной жизни. Для этого надо было только продать Мерривилль. Ее будущее в Америке казалось ей теперь отнюдь не безоблачным. Но надо было на что-то решаться. Времени на раздумья почти не оставалось. Отпуск был уже на исходе, и правила приличия требовали от нее подать заявление с просьбой уволить ее с работы, если она не собирается возвращаться домой. И самое главное, она должна была написать матери о своем решении не возвращаться в Австралию. Отступать было некуда, и Пенни с тяжелым сердцем разместилась у стола, положив перед собой кипу бумажных листов.

Заявление об увольнении она написала сразу же. А вот с письмом к матери дело не ладилось. Пенни несколько раз начинала его, но написанное не удовлетворяло ее, и она, скомкав листки, бросила их на пол. Наконец, удовлетворивший ее вариант был готов. Сложность проблемы, стоявшей перед ней, заключалась в том, что несмотря на взаимные глубокие чувства, которые они испытывали друг к другу, в последнее время между ними наступила размолвка из-за несостоявшейся свадьбы.

Мать никак не могла понять причин, побудивших Пенни внезапно расторгнуть свою помолвку с Симоном и болезненно переживала это событие. Нет, до скандалов между ними дело не доходило — они слишком бережно относились друг к другу, хотя Каролина Оуэн весьма ясно выражала свое неодобрение всему происходящему. И так продолжалось вплоть до самого ее отъезда в Европу. Пенни поморщилась, припомнив сцену их прощания в Сиднейском аэропорту. Конечно, ничего неприятного для нее в ней не было — ее мать была слишком хорошо воспитана. Но, прощаясь, она положила руки на плечи дочери и, заглядывая ей в глаза, произнесла фразу, до сих пор звучавшую в ушах Пенни и никак не дававшую девушке покоя. «О, Пенни, я все-таки надеюсь… Я думаю, ты понимаешь, что сделала с бедным Симоном… Боюсь, ты еще пожалеешь, что была так несдержанна..!» И хотя ничего угрожающего, такого, что могло бы привести к разрыву в их отношениях, в этих словах не было, все же их было вполне достаточно, чтобы заставить Пенни до сих пор ощущать неловкость. Разговор с матерью не поколебал ее и не заставил отказаться от уже принятого решения, но сомнение в том, что она совершила ошибку, отвергнув ухаживания человека, выглядевшего идеалом в глазах ее матери, продолжало мучить ее и сейчас. Обеспеченный, удачливый. Правда, самодовольный и напрочь лишенный чувства юмора, он, по словам матери, мог бы быть идеальным мужем. По мнению Каролины Оуэн, чувства самой Пенни не имели никакого значения.

Вернувшись домой из аэропорта, девушка осознала, что привычный размеренный ритм ее жизни нарушен. Ее уютный мирок был расколот ее собственной тягой к свободе и приключениям.

В этот-то переломный момент жизни ее и настигло известие о смерти отца. И сразу же проснулись смутные детские мечты. Ее неудержимо влекло в Штаты, чтобы увидеть то, о чем она грезила столько лет. Что и говорить, перспектива открывалась заманчивая. Пенни начала искать свой паспорт. И тут, роясь в письменном столе Каролины Оуэн, она сделала потрясшее ее открытие. Аккуратно сложенные документы, свидетельствовавшие о том, что мать еще во младенчестве оформила ей и американское подданство. Но Пенни ничего об этом не знала. От нее это скрыли! Почему? Что за тайна была связана с ее рождением, если такую нельзя было доверить ей?

После этого открытия Пенни вначале была страшно удивлена и обескуражена поведением своей матери, но потом ею овладело страстное желание узнать правду. Все эти обстоятельства сыграли не последнюю роль в ее стремлении отправиться за океан и послужили причиной всех последующих событий. А теперь, сидя за столом, она мучительно подыскивала аргументы, которые помогли бы убедить мать в правильности принятого ею решения.

Пенни раздраженно уставилась на лист бумаги. Она чувствовала себя глубоко уязвленной тем, что мать скрыла от нее правду о ее гражданстве. Но передать это на бумаге не представлялось ей возможным. Единственное, что может убедить мать — это ее желание заниматься здесь живописью. Во всех остальных отношениях она была достойной дочерью Каролины Оуэн — разумной, спокойной и рассудительной. Но сейчас она четко осознавала, что все это было лишь оболочкой, миражем, который сейчас начал рассеиваться, в ее поступках начали превалировать черты совсем другой женщины. Женщины, уверенной в своем праве построить свою жизнь самостоятельно и по собственному усмотрению. Пусть даже и на другом конце света. Женщине, готовой поселиться в захолустье Южной Каролины и писать картины, зная, что она поступает правильно. Но совсем непросто было объяснить все это матери, и, особенно роль Джона Миллера во всей этой ситуации. В конце концов она решила опустить в письме многие события… Покусывая кончик шариковой ручки, Пенни еще раз перечитала итог своих долгих мучений: