Единственный друг - [6]

* * *

Прошло несколько лет. Я с трудом отвыкал от Лена. Замкнул круг, стал работать по специальности - космогонистом в Центре орбитального проектирования, наглухо засекреченном. А Лен... По слухам отчим пристроил его в свою фирму наладчиком импьютеров или кем-то в этом роде.

И все же окончательно забыть друга я не смог. нет-нет и проявлялись в памяти угловатая фигура, вихлявая походка (он словно шел на ходулях и боялся упасть), черные навыкате глаза, блестевшие даже в сумерках. А потом, как только что произносимые, слышались слова: "Да, я лириец и горжусь этим!" или: "Ну не могу же я его выгнать!"

Как-то я встретил одного из "равноправных".

- Привет!

- Привет!

- Как Лен?

"Равноправный" поморщился.

- Знать его не желаю!

- Ты? Лена? Да что случилось?

- Будто не знаешь! Этот ворон оказался врагом Галактики!

- Лен? Врагом? Не может быть!

- Ха-ха!

Почему-то именно это "ха-ха" меня убедило: с Леном несчастье. Но, вопреки обыкновению, я не поверил, что он враг Галактики, хотя память воспроизвела наш диалог: "Ты Его любишь?" - "Конечно, кто же Его не любит!" - "Я, например..."

Любит - не любит... Разве не любить Его - значит быть врагом?

Я сказал с укором:

- А ведь вы были друзьями!

"Равноправный" вздрогнул.

- Я был другом этого вонючего лирийца? По бабам мы с ним шлялись, что верно, то верно. Липли они к нему, заодно и мне перепадало. А дружок у него один - ты! - Он мерзко ухмыльнулся. - Может, и с тобой, как с бабой, забавлялся?

Я ударил его изо всех сил. За Лена, за себя и за тех женщин, о которых он сказал: "И мне перепадало".

Отлетев на несколько шагов, "равноправный" вскочил и, грозя кулаком, крикнул:

- Отправляйся к своему дружку на Черную планету! Там тебе место!

Какой подлец! А я? Тоже откажусь от друга? Тем более что есть, чем оправдаться перед совестью: разве не Лен пожертвовал нашей дружбой ради каприза Рины?!

Рина... Жена врага Галактики! От нее же все отвернулись! Каково ей сейчас...

И я поспешил к Рине. По пути обдумывал, что скажу ей. Выходило примерно так:

"Дорогая Рина! Мы не ладили, но сейчас это не имеет значения. Чем я могу помочь?"

Меня всегда раздражал беспорядок в жилище Лена. Мой друг пренебрегал опрятностью, как чем-то мало существенным. Но Рина была еще неряшливей и, плюс ко всему, обладала поразительной способностью приводить в негодность бытовые автоматы.

Поначалу Лен чинил их, но потом махнул рукой, и некому стало заниматься приборкой. Одежда Рины обычно бывала разбросана, использованная посуда из-под сублимированной пищи подолгу ожидала утилизации, постель весь день оставалась незастланной ("Зачем стелить?" - говорила Рина. - Ведь на ночь все равно придется расстилать. Это мне надо?").

Теперь же, - отметил я машинально, - в прихожей было прибрано, робот-привратник, прежде чем открыть дверь в гостиную, почистил мне ботинки. Из кухни донесся соблазнительный запах, и я вспомнил, что с утра не ел...

Рину трудно было узнать: она была одета аккуратно и даже, насколько я мог судить, изысканно.

- Дорогая Рина... - начал я заученно. - Поверь, я только сегодня узнал... Убежден, Лен ни в чем не виноват!

- Не виноват? А кто обрек меня на убогое существование? Сколько я натерпелась! - театрально всхлипнула она, но, тронув ресницы, мгновенно успокоилась и продолжала деловым тоном: - Вижу, ты действительно ничего не знаешь. Я больше не жена Лену. Живу с Полем.

- Что-о? - воскликнул я и рухнул в кресло: ноги меня не держали. - Ты живешь с Полем? Но он же старик!

Рина криво усмехнулась.

- Много ты понимаешь! Поль больше подходит мне как мужчина. Да что тебе объяснять, ты и бабы-то наверняка не имел! - В ее голосе прозвучали интонации Лена: чего-чего, а цинизма она у него набралась.

Видя мое возмущение, она сочла все же нужным оправдаться:

- Что мне оставалось делать? С голода подыхать?

Я огляделся.

- А сын где?

На минуту Рина смешалась, потом бросила с вызовом:

- Тебе-то что? По какому праву суешься не в свое дело?!

Видимо, выражение моего лица напугало ее.

- Но-но, не кипятись! Сын в хорошем месте.

- В интернате?

- Допустим. Ну и что, ты против коллективного воспитания?

- Я сам из интерната.

- Вот видишь, - сказала она, торжествуя. - не я одна отдала ребенка туда.

- Мои родители погибли.

Она передернула плечами.

- Считай, что я тоже погибла. Нет меня, слышишь?

В этот момент вошел Поль. Царственным жестом протянул руку.

- Живем, юноша?

Надо было плюнуть ему в лицо, отхлестать по холеным щекам. Но я сдержался. Руки не подал, молча ушел. И потом казнил себя презрением за это бегство.

* * *

Впервые мое мировоззрение дало глубокую трещину. Подсознательно я уже давно созрел для переоценки ценностей, но не спешил с ней в тщетной надежде уберечься от потрясения. Не так-то просто разрушить то, что с детства было осью, вокруг которой вращается нравственная Вселенная. Признать, что святыня на самом деле блеф, мираж, означало для меня катастрофу. И как я ни отодвигал ее, она наступила.

"Вначале обманывали меня, затем обманывал себя я сам. А что теперь?" такие мысли жалили мозг. Но я должен был скрывать их, иначе оказался бы на Черной планете.