Единицы условности - [6]
Но зато появилась какая-то легкость и безмятежность. Пятикилометровый марш по горам я преодолевал, как будто у моих ног вдруг выросли маленькие, пустячные, но крылья. Я впервые за много лет сумел сделать мостик и стойку на голове. И вообще, во всем моем неказистом теле было ощущение такой свежести, будто там подробно попрыскали антиперспирантом.
В последний день я с таким удовольствием поставил себе клизму, что мне даже стало как-то неловко. И, что самое гнусное, в общем-то, не
Алексей ЗИМИН ЕДИНИЦЫ УСЛОВНОСТИ хотелось уезжать. Я бы так и остался здесь - со всеми этими клизмами, разговорами о пагубе, овощными гамбургерами, изнурительным хай-кингом и приветствием Солнцу, после которого очень болят лодыжки.
На самом деле я мало что понял из метаболических рассуждений Лизы Джине. Но как минимум одна вещь мне стала понятна.
Человек - даже после всего, что с ним случилось, - это все равно податливая глина.
А красота и здоровье - это не данность, а тяжкий труд, работа над ошибками, хрупкая маска, камуфляж, который, как Пизанская башня, нуждается в регулярных подпорках из депиляции, физических упражнений и накладных бюстов. Стоит только ослабить напряженное внимание - и красота ускользает, растворяется в складках подкожного жира, исчезает в злокозненных волосках, проваливается в расщелины преждевременных морщин. Красота - это в определенном смысле насилие, город, построенный на болоте, хлипкая плотина, едва сдерживающая естественный поток вещей и событий. За полтора месяца, если считать с начала эксперимента, я похудел на пятнадцать килограммов. Врачи говорят, что у меня странным образом восстановился метаболизм. Что организм как бы забыл, что с ним было до того, и начал жизнь с новой страницы.
Но я-то знаю, что это не так. Организм, может, и забыл. Но я-то помню. Смерть - это наука забывать. Жизнь - сложное умение помнить. 3 язык,
ИЛИ КАК ПРАВИЛЬНО: «ЕСТЬ» ИЛИ «КУШАТЬ»
Дружеский ужин малознакомых людей - серьезное испытание. Если не завести интересного разговора во время аперитива - шансов дожить до десерта будет мало. Я стоял с бокалом про-секко в руке и думал: что бы такое сообщить серьезной даме, которая в двух шагах от меня сосредоточенно вылавливала оливку из бокала с мартини. «Хм», - сказал я.
Она с любопытством обернулась в мою сторону.
«Наверное, скоро нас позовут есть», - сказал я и, для того чтобы мои слова звучали убедительно, зачем-то поднял бокал, как это делают после произнесения тоста.
«Вы говорите «есть»? - вдруг парировала дама. - Это хорошо». «Да, тут неплохо готовят. Я…»
«Готовят здесь ничуть не лучше, чем в других местах. Я о другом». - И тут дама с оливкой рассказала мне, что люди делятся на две лингвистические расы. В одной расе говорят «кушать», в другой - «есть». И им не сойтись никогда.
Потому что те, кто говорит «есть», - соль земли и надежда мира. Говорящие «кушать» - скользкие твари и проклятие планеты.
Не то чтобы я был удивлен этим категорическим противопоставлением. Меня удивил его пафос.
Пустое, хрусткое слово «кушать» дама произносила с содроганием почти болезненным. То, что для меня было пустым звуком, для нее - сама боль и ушиб. Слово, которое совершенно цензурно существует в русском словаре, для нее звучало как плебейское насилие над языком, решительно невозможное в речи человека, как она выражалась, «нашего круга».
Лингвистический пуризм - явление распространенное. Касты, социальные страты, воровские шайки всегда вырабатывают свое собственное арго, особый язык, позволяющий моментально отсекать «чужих». Как вы сказали - «звоните» или «звоните»?
Ударение на первый слог может закрыть для человека многие двери. Одна моя знакомая была готова терпеть практически любые закидоны своих домработниц. За исключением воровства и глагола «звоните». И за воровство, и за глагол было одно и то же возмездие: увольнение.
Казалось бы, деньги, успех дают человеку возможность пренебрегать такой условной вещью, как язык.
Кому какая разница: куда и как ты ударяешь глаголы. Не все ли равно: ешь ты или кушаешь, если на твоем банковском счету, допустим, двести миллионов единиц условности.
Однако деньги бывают разные: новые и старые. И если старые деньги открывают перед тобой любые двери, то новые, как это обычно бывает в странах с устойчивой социальной системой, открывают все двери, кроме тех, за которыми сидят люди со старыми деньгами.
Описание мучительного фейсконтроля, который одна часть богатого общества устраивает другой, можно найти в любом романе Ивлина Во1.
Англия - самый выпуклый образчик деления людей по типу слов и привычек. Но в той или иной степени железный занавес в отношениях между людьми существует и в любой другой стране.
Это система самозащиты. Стратифицированное общество стремится отгородиться друг от друга непреодолимыми стенами не только из бетона, но и из слов.
Скажем, в советском обществе гуманитарная интеллигенция отгораживалась от плебса одновременно латинскими крылатыми выражениями и заборным русским матом.
Мат, казалось бы, есть признак речи низкого сословия. Грузчиков, извозчиков и так далее. Однако парадокс советской антропологии
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.