Дзюдо и кино - [50]

Был прекрасный праздничный майский день. Светило солнце, щебетали птички. Все, кто мог самостоятельно передвигаться, в больничных пижамах гуляли во дворе госпиталя, наслаждаясь теплом и поздравляя друг друга с праздником. И вдруг, распахнулось одно из окон палаты, оттуда высунулся актёр Михаил Казаков и пьяным, дурным голосом заволал:

— Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя…

Весь больничный двор замер, казалось, даже птицы прекратили щебетать, и в удивлении уставились на «артиста», дающего специфический концерт перед изумлённой публикой.

«Всё, — обречённо подумал я, — отснимались… Теперь это кино, судя по всему, снова закрывается… Прощай, карьера, простите, товарищи канадские коммунисты…» Саша Итыгилов бросился к Мише и попытался втянуть его обратно в палату. Но не тут-то было! Миша, как клещ, вцепился в раму и начал орать:

— Не мешай, ты! Дай допеть!

Кое-как мы оторвали Мишу от окна и поняли, что нам пора откланиваться. Я, как мог, извинялся перед Городецким за этот инцидент. Но генерал только посмеивался:

— Не переживай, Серёжа! Через два окна от моего начинается отделение для помешанных. Никто и не поймёт, что это из моей палаты был концерт. Всё на сумасшедших спишут.

Вдвоём с Александром мы подхватили Мишу с обеих сторон и поволокли к машине, которую нам любезно предоставил Городецкий. Николай Рашеев сел на переднее сиденье, а мы с Сашей, как в шпионских детективах, усадили Мишу посредине заднего сиденья, а сами устроились по сторонам от него, подперев своими плечами разгулявшегося артиста. Но Миша и здесь не успокоился. Он подтянул к себе ноги, а потом вытащил их и положил на плечи водителю. Водитель удивлённо повернул голову, оказавшуюся между двумя Мишиными ботинками, а я крикнул ему:

— Что смотришь? Гони в гостиницу!

С большим трудом я сдерживал себя, чтобы не врезать Мише за «прекрасно проведённый день». Поэтому, как только мы приехали в гостиницу, я сдал его на руки режиссёру и съёмочной группе, а сам уехал от греха подальше. Но история на этом не закончилась.

На следующий день съёмочная группа съехалась в Триполье на продолжение съёмок. Снимался эпизод, когда труппа актёров выступала на импровизированной сцене, составленной из нескольких телег. Как вдруг я заметил, что к месту съёмок подъехала чёрная «Волга», и из неё вышел сам генерал-лейтенант Георгий Городецкий в форме и со всеми генеральскими регалиями, видимо, выздоровевший после вчерашних Мишиных выступлений. В это время Михаил Казаков играл свою роль, выступая на телегах. При виде Городецкого он соскочил с телег, упал на колени и на четвереньках пополз прямо по песку в сторону генерала, громко вопя:

— Виноват! Прости гнусного еврея! Простишь ли?!

В таком виде приблизился к Городецкому и начал хватать его за штанину, делая вид, что пытается поцеловать ботинок. При этом Миша изображал всё настолько комично, что съёмочная группа корчилась от хохота. Городецкий растерялся и в ужасе попытался убежать от него со словами:

— Миша! Прекрати сейчас же! Я ведь тоже еврей!

— А ты простишь?

— Конечно, прощаю! С кем не бывает, перебрал немного!

Миша встал с коленей. Они с генералом обнялись, и на том, к моему радостному облегчению, с инцидентом было покончено. Миша потом ездил пару раз к генералу в гости, но члены съёмочной группы ещё долго напевали вполголоса навязчивую песенку про непутёвую Зою.

Красно-белый конь

В сценарии фильма был такой эпизод. Во время спектакля, который даёт бродячая труппа, в качестве живой декорации должен был стоять красный конь — копия коня с картины Петрова-Водкина. По сценарию, после окончания спектакля актёры расходятся, а про коня забывают. И конь сам по себе бредёт. В это время начинает моросить дождик. Красная краска с коня постепенно сползает, он становится красно-белым. Потом он подходит к реке, переплывает через неё и выходит на другой берег абсолютно белым. Явный символизм того, что власть красных долго не продержится и будет смыта дождём истории.

Прочитав этот эпизод, я в ужасе обратился за советом к директору Альберту Григорьевичу:

— Это же антисоветчина чистой воды! Между тем Рашеев настаивает, чтобы это снимать!

На что директор мне спокойно ответил:

— Серёжа, не надо так нервничать. Ты забыл о существовании монтажного цеха и ножниц? Пусть снимает. Потом всё вырежем.

Но не так-то просто было успокоить вашего покорного слугу — фанатичного коммуниста, и я решил действовать самостоятельно.

В то время специальным решением Министерства Обороны СССР по заданию ЦК был создан кавалерийский полк для нужд кинематографа. Из этого полка мы брали лошадей для съёмок. К нам приехал командир полка, я ему доверительно сообщил об этом антисоветском эпизоде и попросил его мягко отказать режиссёру в покраске коня. Мол, у нас в полку очень дорогие валютные коняки, они требуют к себе особого отношения, и красить их какой-либо краской категорически нельзя. Обо всём вроде бы договорились, а через несколько дней ко мне ворвался красный от негодования Рашеев и закричал:

— Это ваша работа! Это вы мне палки в колёса вставляете!

Я в полном недоумении пожал плечами:

— Николай, я ничего не понимаю! В чём я виноват?