Джузеппе Гарибальди - [77]

Это не стесняет его свободы. Если он присутствует — как монарх — на представлении «Нормы» в Ковент Гарден, на концерте в Кристал Палас, он — как революционер — принят Александром Герценом, который пригласил к столу Мадзини. Мадзини предлагает тосты, конечно, за Гарибальди, за поляков, за русских, «за религию долга, которая заставит нас бороться до самой смерти за то, чтобы вся эта борьба увенчалась успехом, чтобы сбылись все наши надежды».

Гарибальди поднимается с ответным тостом: «Когда я был молод, я искал человека, который мог бы стать моим советчиком и вождем […] Я нашел этого человека […] Он по-прежнему остался моим другом, полным любви к своей стране, полным преданности делу свободы. Этот человек — мой друг Джузеппе Мадзини. За моего Учителя!»

И Гарибальди под гром аплодисментов поцеловал Мадзини.

За этой данью уважения бывшего моряка-заговорщика тому, кто основал «Джовине Италия», скрывалось множество разногласий. Но эта встреча, за которой пристально следили все информаторы, вызвала большое беспокойство в правительственных кругах Италии.

Впрочем, и за пределами Италии вся консервативная Европа была встревожена. Разве Гарибальди не встречался с Луи Бланом и Ледрю-Ролленом, двумя французскими республиканцами-эмигрантами? Разве он не произнес тост «за Польшу, родину мучеников», за «молодую Россию, за новый народ, который, завоевав свободу и став хозяином царской России, призван сыграть великую роль в судьбе Европы»?

И этого человека принимает Пальмерстон, а лорд-мэр Скотт называет почетным гражданином Лондона, сравнивая его с Цинциннатом и Леонидом!

Некоторые итальянские информаторы подтверждают гипотезу. Другие подсказывают Турину мысль возвести Гарибальди в дворянство. Он очарован высшим обществом, считают они, он примет звание дворянина и таким образом будет связан.

Агенты Виктора Эммануила II пытаются убедить Гарибальди поднять мятеж в Галиции.

Что касается Мадзини, он пишет своим корреспондентам, что Гарибальди является одним из арбитров европейской ситуации. В Англии он приобрел еще больший вес и его участие необходимо для любого революционного начинания.

Эти комментарии и слухи по прошествии нескольких дней начинают вызывать беспокойство английских властей.

Королева Виктория, солидарная с европейскими государями, говорит, что ей «почти стыдно править народом, способным на подобное безумие». Она объявляет, что путешествию следует положить конец и, несмотря на защиту лорда Грэнвилля, подчеркивающего, что прием Гарибальди, объединив народ и аристократию, придал демонстрациям «размеры абсурда, что очень полезно для нашей страны, так как одним ударом устраняет трудности демократии», королева осталась верна своей точке зрения: Гарибальди должен покинуть Англию как можно скорее.

Пришлось убедить Гарибальди в том, что характер его путешествия, его дружба с демократами внушали тревогу и что пора было возвращаться.

Он быстро все понял. Он уже заметил враждебность некоторых газет. «Таймс» писала об «этих вульгарных плебейских демонстрациях», а Дизраэли, лидер консерваторов, отказался с ним встретиться.

Представители другой крайней партии, два эмигранта — Карл Маркс и Фридрих Энгельс — были возмущены «этой жалкой демонстрацией глупости».

В Париже Наполеон III лучше понимает смысл происходящего. Гарибальди вызывает у него тревогу. Его речи угрожают порядку в Европе. Император оказал давление на лондонское правительство, чтобы оно отправило генерала па его остров.

Итак, Гарибальди вынуждают уехать. Английское правительство вдруг встревожилось из-за его здоровья. Но он не обманывается. Вначале он уехал из Лондона, чтобы отправиться на Корнуэлл, к одному из своих товарищей по оружию, полковнику Пиэрду. На каждой остановке поезда на протяжении всего пути собираются толпы и приветствуют его. И размах энтузиазма еще больше укрепляет английское правительство в его намерениях. Поездка вышла за пределы намеченных границ. Гладстон в палате заявил, что он сказал Гарибальди, «что его долгом было проверить, не повлияет ли на его здоровье выполнение взятых на себя обязательств».

Гарибальди, как каждый раз, когда ему приходится столкнуться с обходными маневрами правителей, подчиняется. Он уедет на следующий же день, 22 апреля, ограничившись письменным ответом тем, кто приглашал его посетить английские провинции: «В данный момент я вынужден покинуть Англию».

Перед отъездом он отказался от денег, собранных по подписке, открытой в его пользу, где скромная лепта самых неимущих соседствовала со ста фунтами стерлингов лорда Пальмерстона. Но он все-таки согласился, чтобы герцог де Сазерленд довез его до Мальты на своей яхте «Ундина». Там ему посоветовали продолжить свое путешествие дальше, на Восток. Это был способ удалить его от полуострова. Он уклонился и вернулся на Капрера, где герцог де Сазерленд оставил свое судно в его распоряжение.

Гарибальди снова обрел свою монашески строгую комнату, поля и камни острова, шум моря.

Что он вынес из этой поездки? Уверенность в том, что его знают и любят огромные толпы народа, а правительство чужой страны относится с большим уважением, чем собственное?