Джузеппе Гарибальди - [38]

Он обращается к волонтерам, повторяет то, что этим утром говорил депутатам Конституционного собрания: «Там, где будем мы, будет Рим. Но подумайте все-таки о том, что у вас не будет ни ваших комфортабельных домов, ни кафе, ни еды. Вам часто придется спать под открытым небом, иногда под дождем. Вам придется идти в солнечный зной, есть то, что удастся найти, быть может, даже своих лошадей… Подумайте обо всем этом и решайте».

Депутаты сделали свой выбор.

Бойцам Гарибальди сказал только: «Я ухожу из Рима. Пусть тот, кто хочет продолжать войну против чужеземца, идет вместе со мной. Я не предлагаю ни жалованья, ни расквартирования, ни снабжения продуктами. Я предлагаю голод, жажду, форсированные марши, сражения и смерть».

И все тронулись в путь. Рядом с Гарибальди едет на коне Анита, в мужской одежде, с коротко остриженными волосами (и с почти пятимесячной беременностью).

Снова странная армия была в пути.

Мадзини к ней не присоединился. Переодетый, он миновал позиции французов и с помощью английского консула в Риме добрался до Марселя.

Гарибальди упорно не сдавался, оставаясь на итальянской земле.

«Моя маленькая бригада» — вот все, что у него осталось. Он двигался по направлению к Тиволи, всю ночь в пути. Он дал приказ сражаться, «если кто-нибудь захочет нас остановить». Но никто не препятствовал их движению.

3 июля 1849 года французы вошли в Рим. Их было очень мало, тех, кто посмел кричать: «Долой папу, долой священников, французы — вон!» Вскоре на них обрушатся репрессии. И во всех городах Италии — от Пармы до Палермо, от Флоренции до Неаполя — патриотов преследуют. Их заключают в средневековые тюрьмы, содержат в нечеловеческих условиях. Пятнадцать тысяч заключенных будут гнить в тюрьмах Неаполя и Палермо, несмотря на протест Пальмерстона в британском парламенте. И расстреливают тоже. Понадобился всего год, чтобы задушить весну народов.

В июле 1849 года, когда Гарибальди покинул Рим, одна Венеция еще сопротивлялась. К этому последнему бастиону он и держал путь.

Французы не оставляли его в покое. Эта колонна всего в несколько тысяч человек представляла собой опасность. Ее преследовали до самых границ папских государств. Но войскам, посланным Удино вдогонку, не удалось схватить «разбойников».

Дело в том, что Гарибальди была хорошо знакома такая война. Он изменял маршрут, ускользал от вражеского авангарда, посылал разведчиков.

Но к французам присоединились, а затем сменили их, австрийцы. Более многочисленные, они контролировали всю страну. Давление усилилось, условия отступления становились все труднее, число дезертиров росло с каждым днем.

Нужно было преодолеть Апеннины, углубившись в горы по ослиным тропам, двигаясь на северо-восток. Гарибальди, который все еще надеялся поднять страну, вынужден был признать очевидное: «Я не только не смог завербовать ни одного человека, но каждую ночь, как будто им был необходим покров темноты, чтобы скрыть свои позорные действия, те, кто шел за мной от самого Рима, дезертировали».

Они оставляли свое оружие, которое какое-то время несли те, кто оставался, но затем его стало так много, что Гарибальди стал раздавать его крестьянам, которые, как ему казалось, решатся когда-нибудь сражаться или просто выглядели честными людьми.

Гарибальди не скрывал своего разочарования. Он молчал. Рядом с ним была Анита, становившаяся все бледнее, измученная жарой. Его американские соратники, самые мужественные защитники Рима, были вместе с ним.

Он вновь переживал свое прошлое. Он сравнивал свои собственные жертвы, самопожертвование такой женщины, как Анита, с безразличием всех этих крестьян, ради которых они сражались и которые отказывались даже за золото служить проводниками, и все сообщали врагу, так что австрийцы были прекрасно осведомлены о движении колонны.

Это чувство изоляции становилось все тяжелее, росло убеждение — и вместе с ним усталость — что он ничего не сможет сделать. Городские жители деморализованы, крестьяне враждебны.

Однако они продолжали двигаться на север в надежде, что смогут добраться до Венеции.

Когда они прибыли в маленькую республику Сан-Марино, сохранявшую нейтралитет, у Гарибальди осталось всего тысяча пятьсот человек. Капитан-регент, глава республики, сообщил ему, что вынужден, чтобы избежать ввода австрийских войск в свое маленькое государство, разоружить гарибальдийцев. Впрочем, командующий венскими войсками дал знать, что не будет препятствовать возвращению своих врагов домой. Он обещал им амнистию. Что касается Гарибальди, он мог эмигрировать. Итак, можно было сдаться на почетных условиях. Но Гарибальди отказался.

Он сидел на ступенях церкви, за городом. Было 31 июля 1849 года. Рядом с ним — Анита. «Я умолял ее остаться на этой земле, которая могла стать для нее убежищем». Анита не согласилась, она будет упорствовать до конца, до последних сил. И каждый раз она будет принуждать Гарибальди замолчать, повторяя: «Ты хочешь меня покинуть».

Итак, он отказался от мысли расстаться с нею, подготовил свой последний приказ, прочел его собравшимся людям: «Солдаты, я освобождаю вас от обязательства меня сопровождать. Возвращайтесь домой, ко помните, что Италия не должна терпеть рабства и позора».