Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - [2]

Духовное и социальное окружение, которое они наивно приняли, не сумев критически оценить его, предало их и лишило какого-либо достойного будущего.

Олесь Бенюх не новичок в художественной литературе. Он лауреат международной литературной премии Джавахарлала Неру. Думаю, что публикация его романа позволит читателю ближе познакомиться с жизнью молодежи Новой Зеландии, с проблемами, которые перед ней стоят.

Уинстон Роудс, профессор литературы, почетный президент общества «Новая Зеландия — СССР»

Пролог из будущего

«…Вьетнам — вот где скорее всего это было. Где же еще?..»

Мервину казалось, что он видит все наяву. Казалось?.. Но ведь он не пришел еще в себя после ранений, после операции…

По дороге вдоль рисового поля шла девочка, тоненькая, как стебелек.

Она шла, повернув голову в сторону, лица ее не было видно. Мервин смотрел на девочку снизу вверх, словно она шла по высокой насыпи или плыла по светлому бледно-голубому небу, окутанная легким, почти прозрачным кружевом облаков.

Чуть слышно пели невидимые птицы. Или это смеялась девочка?

Воздух был насыщен нежащим теплом. В нем чувствовался едва уловимый аромат крупных лиловых цветов. Волосы девочки искрились в солнечных лучах.

Девочка плыла дальше, дальше — над пагодами, болотами, над городами, джунглями. И все так же тихо пели птицы. Или плакали?..

«Наверно, так плачут от счастья», — подумал Мервин. И тут же ощутил горький запах гари. Пристальнее вглядевшись в девочку, он чуть не задохнулся от ужаса: волосы девочки горели-пылали от напалма. Мервин рванулся к ней изо всех сил — помочь, спасти!.. Но его тело было будто чужим. Не слушались ноги, забинтованные руки были неподвижны. Тогда он закричал, призывая на помощь. Из горла вырвался еле слышный, невнятный хрип. Никто не ответил… И он заплакал…

Внезапно небо окрасилось багровым заревом. Страшной силы взрыв бесшумно гасил малиновые звезды в своих черных клубах…

Девочка повернулась. Лицо ее, освещенное отблесками горящих волос, стремительно приближалось к Мервину. Он не успел увидеть его целиком — видел один рот, искаженный страданием…

Господи, чье же это лицо?

Десятилетней вьетнамской девочки, изнасилованной целым взводом и приконченной милосердным штыком?

Его возлюбленной Джун, потерянной навсегда?

Всего человечества, обреченного на вечные муки?

Где-то близко гремели орудия, рвались снаряды, захлебывались в лужах крови солдаты. Рушились города, уничтожались государства, гибли цивилизации.

Сместились полюса, вышли из берегов моря и океаны. Смерть витала над планетой!..

По багровому небу летел огненный шар — в муках корчилась живая плоть человека. И так ли важно, кто это: девочка-вьетнамка, любимая Джун, кто-то неизвестный из людей Земли?

«…Боже мой, летит, летит по небу огненный факел людской боли и горя! Опять — в который раз! — живая плоть рассыплется пеплом. И нет ни сил, ни возможности даже ценою собственной жизни погасить это адское пламя, вырвавшееся из преисподней, — пламя глухой и слепой ненависти.

Даже ценою собственной жизни…»

Вьетнам… Конечно, именно там и решилась его судьба. Именно там, когда он в отряде «коммандос» рыскал по джунглям в поисках партизан.

Но ведь было что-то и до Вьетнама?

Ведь было же?

Да, было, было!..

Часть I

1

Девочка присела на корточки и осторожно погладила щенка. Он перестал скулить, завилял обрубком хвоста, приподнялся на задних лапах, натянув поводок. Девочка отдернула руку. Щенок снова заскулил. Ошейник врезался ему в горло.

«И чего я боюсь? — подумала девочка. — Он такой хороший, такой славный!..»

И еще раз, теперь уже смелее, погладила щенка. Он лизнул ей руку.

Уродливо приплюснутый нос щенка, казалось, сморщился в благодарной улыбке.

Поводок был захлестнут за гвоздь, вбитый в стенку деревянного павильона.

Девочка встала и протянула руку, чтобы снять поводок с гвоздя.

— Извините, мисс, но это мой щенок, — услышала она за своей спиной недоуменный возглас. Девочка обернулась. Перед ней стоял опрятно одетый смуглый, черноволосый мальчик. Как и ей, ему было лет пятнадцать.

— Это мой щенок, — повторил он, взял щенка на руки и стал чесать ему шею.

— Ну и что же, что твой? — обиженно спросила девочка. — Я и не думала его уводить… Ему было скучно одному. Вот я и хотела с ним поиграть!

«А она славная! — улыбался мальчик, разглядывая девочку. — Красивая. Как в кино!.. И губы, видно, не намазаны».

— Играй, если есть охота, — он протянул ей щенка. — Гюйс любит, когда с ним возятся.

Они не спеша направились к главной выставочной площадке. Девочка вела щенка на поводке. За ними, впереди них и навстречу им шли люди с собаками самых разных пород, возрастов, мастей. Взрослые, видавшие виды псы, щедро увешанные медалями и жетонами, брели спокойно и понуро, словно равнодушные к почестям. Молодые, напротив, рвались из рук хозяев, обнюхивали друг друга, от нетерпения и ожидания чего-то необычного — и уж, конечно, доброго, радостного! — скулили, повизгивали, взлаивали. Толкаясь и мешая друг другу, будто внезапно ожили красочные иллюстрации кинологической энциклопедии, шли по дорожкам парка нервные доберманы и огромные глуповатые доги, злые таксы и добродушно-нахальные сеттеры, строгие немецкие овчарки и умнейшие лабрадоры-ретриверы. Был последний день ежегодной веллингтонской выставки собак.