Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - [4]

А где-то далеко на горизонте, вверх по белой ленте широкого шоссе, мчится большой черный лимузин…

2

— Мервин, иди скорее! Тебя во дворе какая-то барышня спрашивает, — крикнул отец с порога. Повесив пиджак на гвоздь в углу крохотной прихожей, он направился в ванную сполоснуть лицо и руки перед ужином. Ухмыльнулся, пробормотал себе под нос: «Была бы жива мать, вот удивилась бы. Сын-то жених совсем! Жених — да и только, чтоб я сгорел, как те оптовые склады в Лоуэр Хатте…»

— Барышня? Придумаешь тоже, пап, — равнодушно ответил Мервин. — Просто знакомая девочка… из соседней школы…

А у самого радостно екнуло сердце: «Джун пришла!»

Он наспех причесался, надел новую рубашку, выскочил во двор. На тротуаре стояла Джун в синих шортах, белоснежной блузке, на шее — красный платок. На поводке она держала длинноногого коричневого пса.

— Привет, Джун, — стараясь не выдать своей радости, сказал Мервин, покосившись на стайку мальчишек, которые сражались в дальнем углу двора в регби. Те, как по команде, прекратили игру и уставились, перешептываясь, на Джун. Тем же занялись и две женщины, вышедшие во двор, чтобы развесить только что выстиранное белье. Оторвал взгляд от мотора своего старенького «остина» пожилой мужчина…

— Добрый вечер, Мервин, — ответила Джун, немного смущенная всеобщим вниманием. Помолчали, не зная, как продолжить разговор: стесняло назойливое любопытство всех этих окружавших их людей.

— У меня теперь тоже щенок, — сказала наконец Джун и погладила голову собаки. — Ее зовут Ширин…

— Красивая морда! Совсем как человечье лицо. Что это за порода? — спросил Мервин.

— Афганская овчарка.

Подбежал Гюйс, приступил к знакомству с Ширин, Вокруг Мервина и Джун собиралась толпа любопытных.

— Пойдем вниз, на спортивное поле, — предложила Джун, и, не дожидаясь ответа Мервина, крикнула: — Ширин, Гюйс — за мной!

Собаки с лаем кинулись вдогонку. Следом за ними побежал Мервин.

— А подружка нашего Мервина, видать, не из бедной семьи! — заметила одна из обитательниц дома пожарной команды, худая бледная женщина.

— Какая уж там может быть дружба между богатой пакеха [*] и бедным маори, — отозвалась другая пышногрудая маорийка…

[*] Пакеха — белый, белая (маорийск.)

Спортивное поле лежало в котловине меж двух холмов. Частенько подростки с близлежащих улиц до одури гоняли здесь мяч после школы. Футбольные команды городских колледжей под буйные крики болельщиков сражались здесь с командами английских, французских, шведских судов. По субботам и воскресеньям молодые матери и отцы совершали сюда вылазки со своим потомством.

Сейчас поле было пустынным. Ширин бросилась опрометью бежать вдоль его кромки. Гюйс, высоко вскидывая задние кривые лапы, не отставал. Вот Ширин остановилась, отпрыгнула в сторону, склонила тонкую голову набок. Гюйс тоже замер. Его черные навыкате глаза следили за каждым движением Ширин. Внимание собак привлекли две маленькие серенькие птички. Мгновенное раздумье — и оба щенка уже мчались наперегонки поперек поля…

— Твой Гюйс — славный малый, с характером, — Джун смотрела вслед собакам. — Ни за что не сдается. Хотя из последних сил, но бежит рядом!

— Боец, — согласился Мервин. — Встретит на улице пса в три-четыре раза больше, чем он сам, стрелой к нему — выяснять отношения. Он уже в три месяца был как взрослый. Самостоятельный.

— Ширин из Афганистана, из самого Кабула. Так папа сказал. — Джун погладила подбежавших к ним собак.

— У тебя все заграничное, да? — настороженно осведомился Мервин.

— Почему? — удивилась Джун.

— Собака из Афганистана, гувернантка из Франции.

— Ну и что? — возразила Джун — Просто таких собак никогда не было в Новой Зеландии. А мне Ширин очень понравилась. А мадемуазель Дюраль… Знаешь, я была не права к ней. Она просто несчастная женщина…

— Несчастная? А про тебя небось прошлый раз наябедничала.

— Да, она сказала папе, что я дурно вела себя с ней, — подтвердила Джун. — Папа меня при ней поругал, а потом под секретом рассказал ее историю…

Девочка испытующе взглянула на Мервина:

— Никому не скажешь?

— Никому.

— Слово?

— Слово.

— У нее была… — Джун посмотрела вокруг, будто проверяя, не подслушивает ли кто, и прошептала в самое ухо Мервина: — У нее была… невероятно несчастная и… трагическая любовь!

— Да? — так же шепотом недоверчиво переспросил Мервин.

— Клянусь богом! — пылко и теперь уже громко воскликнула Джун. — Мне папа рассказал, что мадемуазель Дюраль ужасно любила одного юношу. Это было давным-давно, — начала Джун. — Нас тогда с тобой, наверно, еще и на свете не было. Она у себя в Париже жила. А там были тогда немецкие нацисты. Она сама и человек, которого она любила, боролись с ними. Немцы его поймали. Долго пытали, а потом расстреляли. Узнав об этом, мадемуазель Дюраль чуть с ума не сошла. Вот как она его любила!.. Когда война кончилась, она решила навсегда уехать из Франции. Так далеко, как только можно. А замуж не вышла, потому что до сих пор любит того юношу. Теперь понял, почему она несчастная?

Мервин молча кивнул. Вздохнул, тихо сказал:

— Все равно ябедничать-то не надо…

— Папа сказал, она не ябедничает — рассказывает ему обо мне, желая мне добра, — так же негромко проговорила Джун. — Мне теперь очень жаль ее. Я хотела бы с ней дружить…