Джули отрешённый - [48]

– Разрешите мне увидеться с Джули, сержант, – сказал я. – Только на минутку.

– Зачем?

Тут я замялся, а зная Коллинза, надо было твердо стоять на своем.

– Вы его посадили за решетку? – спросил я.

– Да, и тебе его не увидать.

– Вы что ж, хотите в чем-то его обвинить?

– Поживешь – увидишь. А теперь шагай отсюда. Слышишь?

– Послушайте, сержант, – нашелся я, наконец, кое-как вспомнив порядки и законы, – Джули непременно должен с кем-то поговорить. Вы не можете просто вот так взять его и запереть.

– Почему это не могу?

– А потому что не имеете права.

– Это ты так считаешь. А вот увижу, что ты суешь нос куда не надо, расспрашиваешь жильцов того дома, – и сам пойдешь под суд за то, что мешаешь следствию.

– Ну, нет, – разозлился я. – Нет такого закона, который запрещал бы мне задавать вопросы.

Настолько-то я закон знал, и этому меня учил отец: никогда не позволять никому, даже самим представителям закона, угрожать тебе искаженным или ложно истолкованным законом: «Это лишь дурацкая форма опасного шантажа».

– Я еще вернусь, – пригрозил я, уходя.

Я знал: сержант Коллинз вовсе не собирался обойтись со мной так сурово, но он и мой отец вечно воевали друг с другом, оттого-то сейчас досталось и мне. Однако я понимал, что право сейчас на его стороне, и по дороге домой все думал, как бы помочь Джули. Отец уехал в Бендиго защищать нашего владельца гаража, Чарли Кука, – тамошняя страховая компания обвинила его, что он предъявил фальшивый полис. До конца недели отец не вернется, а судя по настроению сержанта Коллинза, если уж он считает, что ему есть в чем обвинить Джули, он с этим мешкать не станет.

Глава 15

К вечеру понедельника весь город упивался потрясающим событием. Однако насильственная смерть миссис Кристо не убавила яду и не смягчила трагедию, напротив, она словно бы с потрясающей неопровержимостью доказала, что все слухи о Джули были поразительно, неправдоподобно справедливы. Где бы ни встретились двое наших горожан в то воскресенье и в понедельник, даже если они перешептывались в церкви, ясно было, что их обуревают ужас, волнение, жалость и стыд, они потрясены, изумлены, только об этом и могут думать, а меж тем неприбранное тело миссис Кристо ждало в больничном погребе, пока его осмотрит следователь и определит причину смерти.

Но задолго до осмотра трупа Джули предстал перед полицейским судом, и ему предъявили обвинение. Случилось это в среду, и я даже не знал, что будет слушаться дело Джули, пока полицейский Эндрюс не объявил его вслед за делом о краже, совершенной двумя местными парнями, Джекки Смитом и Джо Бертоном, – они стащили на сортировочной станции два мешка цемента. Мне до сих пор так и не удалось повидать Джули, а в суд меня привели мои обычные репортерские обязанности. Впрочем, я мог бы и раньше понять, что предстоит нечто необычное: ведь в сторонке сидел и читал газету доктор Джеймс Дик – наш патолог и следователь по делам о насильственной смерти.

– Джулиан Кристо! – выкрикнул Эндрюс.

Джули вошел в сопровождении нашего однорукого чиновника полицейского суда, который провел его к скамье подсудимых. Прямо передо мной, пониже, стоя за столом, где обычно сидели адвокаты, сержант Коллинз читал обвинение, которое в переводе с юридического языка на обыкновенный гласило, что в воскресенье, 12 сентября, около половины третьего ночи Джули с заранее обдуманным намерением ударил ножом свою мать, и это послужило причиной ее смерти. Полиция просила полицейский суд согласиться с этим обвинением и передать дело Джули в более высокую инстанцию – в суд присяжных, которому подсудны дела об убийстве.

– Признает ли обвиняемый себя виновным? – спросил полицейский судья. Это был мистер Крест, которого мы прозвали Крест-Накрест: в прошлом он был поверенным и, говорят, кривыми путями прибрал к рукам закладные на многие фермы в наших краях.

Я ждал ответа Джули. С той минуты, как он вошел, я все пытался по взгляду его, по какому-нибудь движению понять, что думает он, что чувствует. Хоть бы он как-то это показал! Как угодно! Но нет, теперь мне уже не уловить, как на него подействовало случившееся: я упустил время, не видел его в те первые часы, не видел его страдания – что бы ни пришлось ему перестрадать. А сейчас Джули был такой, каким я знал его всегда, – по обыкновению он смотрел сквозь нас, повиновался, когда ему велели что-то сделать, безучастно глядел на все, что происходило вокруг, и ничем не выдавал, что у него внутри – никаких признаков, по которым мы могли бы догадаться, виновен он или не виновен, терзают ли его боль, горе или раскаяние. Привычная маска его была непроницаема.

– Признаете ли вы себя виновным? – повторил судья.

Джули словно и не слышал.

– Ваша милость, подсудимый не признает себя виновным в предъявленном ему обвинении.

Это кто-то ответил за Джули. Но кто же?

Я наклонился вперед и увидел, что это Джексон Стендиш, которого мы прозвали Серебряный Стендиш: он был седовласый, всегда крутил в руках серебряный карандаш и считался одним из самых богатых городских адвокатов. Юристов его склада отец мой называл «торговыми адвокатами». Иными словами, он был не многим больше, чем посредник по купле-продаже – оформлял сделки с недвижимостью, составлял договоры, выступал в качестве арбитра между поставщиками пшеницы, регистрировал племенных быков и лошадей и прочее в этом роде. Какого же черта этот Серебряный делец выступает от имени Джули? Кто навязал ему эту роль?