Джордж Гершвин: Путь к славе - [72]

Его великолепная квартира, которую он снял в 1928 году в особняке, выстроенном на крыше семнадцатиэтажного дома, была, пожалуй, единственной роскошью, которую он себе позволил. Она была обставлена в современном стиле, с преобладанием модных в те годы контрастных цветов — белого и черного, хромированных поверхностей, строгих и четких линий и рассеянного света. В этом доме был даже маленький спортивный зал, где он мог поддерживать в тонусе свои мышцы и где, несколько не к месту, стоял серебристый рояль, сделанный специально для него. Его "Стейнвей" стоял в гостиной, вместе с любимыми книгами, нотами, подарками и произведениями искусства. Терраса, выходившая на Гудзон, соединяла его квартиру с квартирой Айры и Ли. Для Джорджа и Айры эти квартиры были их первым собственным домом, где они теперь могли жить самостоятельно, без опеки родителей: птенцы вылетели из гнезда.

На новоселье и праздничный ужин были приглашены все те, кто с самого начала активно помогал ему на его творческом пути. Среди них были Макс Дрейфус, Эва Готье, Пол Уайтмен, Ферд Грофе, Фрэд и Адель Астеры, Вальтер Дамрош, Уильям Дейли и, естественно, Айра и Ли. На карточках, лежавших у каждого прибора и указывавших место гостя за столом, были написаны строчки из разных песен Джорджа.

С тех пор в квартире Джорджа обычно царила атмосфера вокзальной неразберихи. Все время уходили и приходили какие-то люди. Кто по делу, а кто — просто поболтать; некоторые бывали здесь настолько часто и подолгу, что почти стали частью интерьера. Но более тесный круг друзей, в который входили Артур Коубер, С.Н. Берман, Миша Левицкий, Вернон Дюк, Лилиан Хеллман, Хауард Диц, Милтон Эйджер, Кей Свифт, Самьюэл Чотсинофф, Оскар Левант, — обычно собирался у Айры в воскресенье днем и засиживался далеко за полночь. Остроумие и эрудиция, критическая ирония и едкий сарказм, разговоры на профессиональные темы и яростные дискуссии — такой была обычная атмосфера этих вечеров. Где бы они ни собирались — у Джорджа или Айры, — Джордж всегда был в центре внимания; душа общества, неизменный "гвоздь программы", он был осью, вокруг которой вращались все идеи и затеи их тесной компании. Айра, напротив, предпочитал оставаться в тени и был только рад уступить место на авансцене своему более энергичному и заводному брату.

Там, на Риверсайд-драйв, 33, по образному выражению Оскара Леванта, "расцветал его талант шута, выродившийся со временем в талант бездельника, прижившегося в особняке на крыше небоскреба". Однако познакомились Левант и Гершвин еще за три года до этих событий. Левант учился в Питтсбурге, готовя себя к карьере концертирующего пианиста. В 1921 году, приехав в Нью-Йорк, он начал выступать как джазовый пианист, а вскоре был принят в джаз-бэнд Бена Берни. В 1918 году, впервые услышав Гершвина и Нору Бэйес во время их гастролей в Питтсбурге, Левант стал страстным почитателем его таланта. Когда же в Нью-Йорке он услышал такие песни, как "Еще раз" и "Лестница в рай", ничего общего не имевшие с тем, что приходилось играть ему, он стал восхищаться Гершвином еще больше. В начале 1925 года он пришел на студию грамзаписи, где Фрэнк Блак собирался записывать для фирмы Брунсвика "Рапсодию в голубых тонах". Но пианист Блака не смог прийти на запись, и его место занял Левант, впервые исполнив в тот день произведение, которому суждено было стать одним из любимейших в его репертуаре.

Левант познакомился с Гершвином через Фила Чарига, которому один их общий друг по секрету сообщил, как жаждет Левант этой встречи. А так как Чариг был в то время не только другом Гершвина, но и пианистом на репетициях некоторых его шоу, его приятель предложил Чаригу взять Леванта с собой. Чариг встретился с Левантом в кафетерии на 43-й улице, недалеко от Бродвея. Перед ним сидел дерзкого вида и острый на язык молодой человек, который, положив ноги на стол, раскачивался на стуле и говорил на пределе своего и без того пронзительного голоса. В дом на 103-й улице Чариг привел Леванта в 1925 году. Когда они вошли, Гершвин играл Биллу Дейли отдельные места из первой части своего фортепианного Концерта (произведения, оказавшегося впоследствии тесно связанным с творческой судьбой Леванта-пианиста). Гершвин был настолько поглощен работой над Концертом, что показался Леванту в день их первой встречи несколько отстраненным и рассеянным. Но на самом деле Гершвин обратил внимание на молодого человека, по достоинству оценив его остроумие и эрудицию, которые, судя по всему, нисколько не пострадали от благоговейного страха, испытываемого Левантом перед своим кумиром.

Вскоре после этой встречи Левант стал часто бывать в доме на 103-й улице; а когда Гершвин переехал на Риверсайд-драйв, Левант почти не вылезал оттуда. Его дерзкие пародии на многих пианистов, остроумные реплики, едкие и проницательные суждения о музыке и музыкантах, друзьях и врагах, не раз украшали вечера в доме Гершвина.

В квартире на Риверсайд-драйв было собрано множество интересных произведений искусства. Большая часть из них была подарена Гершвину его друзьями. Так, в спальне у Джорджа стояла ширма с изображением сцен из его сюиты "Американец в Париже", расписанная его двоюродным братом Генри Боткином, известным художником и знатоком искусства. На одной из полок книжного стеллажа в гостиной стоял бронзовый бюст Гершвина работы Исаму Ногучи. "За внешностью человека, чья самоуверенность порой граничит с высокомерием, на самом деле скрывается богатая и чувствительная натура мыслителя" — так говорил Ногучи о лице Гершвина.