Джордж Гершвин: Путь к славе - [69]
Но характерно то, что его эгоцентризм не отталкивал других и ни в ком не вызывал возмущения или негодования. В нем было столько детской наивности, простодушия и сдержанной уверенности в себе, что он на самом деле покорял всех своей энергией и бурным проявлением чувств. А его удивительная мягкость в общении с людьми заставляла совершенно забывать об эгоцентризме его натуры. Он любил людей, был добрым и щедрым с ними и редко отзывался о ком-то плохо или зло.
Но сказать только, что Гершвин был эгоистом, это значит указать лишь на одну сторону его многогранной личности; необходимо взглянуть на эту черту его характера в истинном свете.
Если он и приходил в восторг от своей собственной музыки, то с не меньшим восторгом он отзывался о хорошей музыке других композиторов. Вернон Дюк, Винсент Юманс, Джон Грин, Ирвинг Берлин, Джером Керн, Харолд Арлен, Ходжи Кармайкл, Артур Шварц — вот те, кто знал это как нельзя лучше. "Многие, знавшие, как восхищался он своими собственными сочинениями и как восторгался всем, что бы он ни сделал, с удивлением обнаруживали, что он живо откликается и искренне восхищается всем тем, что делали многие из нас," — говорил Харолд Арлен. Однажды, рассказывает Кей Свифт, она сказала Гершвину, что считает его песни гораздо более разнообразными в музыкальном отношении и интересными, чем песни Ирвинга Берлина. Гершвин тут же сел за рояль и больше часа играл песни Берлина, чтобы доказать Кей, как многогранна и гениальна музыка Берлина. "Он — мастер, усвой это раз и навсегда! — повторял Гершвин. — И давай не будем об этом ". — "И он доказал мне это, — продолжает она. — Многие песни, которые он сыграл мне, я знала, но и не подозревала, что их написал Берлин".
Гершвин не только часто с искренним желанием и удовольствием исполнял произведения других композиторов, но был готов всегда, когда это было нужно, сделать глубокие по своей проницательности критические замечания. Одному он показывал, как можно упростить ту или иную музыкальную фразу; другому — как выигрышно ввести контрастную по своему настроению тему; третьему — как использовать ловкий прием или другое музыкальное средство, которые сразу смогут разрешить проблему. Гершвин умел помочь и поддержать многих композиторов, когда они в этом особенно нуждались. Арлен, к примеру, никогда не забудет, какую поддержку оказал ему Гершвин в 1929 году, когда он написал свою первую песню "Стань счастливым" (Get Happy), которая была исполнена в финале "Ревю в 9.15" (9:15 Revue). Посмотрев пробный спектакль этого шоу в Нью-Хейвене, Гершвин разыскал Арлена, дабы сказать ему, что он считает его песню одним из лучших номеров, какие ему приходилось когда-либо видеть. "Представьте себе, великий Гершвин с ног сбился, чтобы найти и похвалить совсем еще новичка", — удивляясь и благоговея, комментирует этот эпизод Арлен. С этого момента Гершвин делал все возможное, чтобы помочь Арлену добиться успеха, и когда наконец желанная цель была достигнута, он неизменно получал от Гершвина самую высокую похвалу. Так, Гершвин самым первым указал, насколько необычна музыкальная структура "Ненастной погоды" (Stormy Weather), то есть то, что не заметил сам Арлен: ему удалось ни разу не повторить ни одной фразы в длинной выпуклой мелодии коруса от самого первого такта до первой строки куплета, начинающегося словами "а дождь идет и идет".
Когда в 20-х годах в Америку приехал Вернон Дюк (в те годы он носил еще свое настоящее имя Владимир Дукельский), он сразу же пришел к Гершвину за советом и помощью. Гершвин прослушал его сложные сонаты для фортепиано и предложил ему попробовать написать "настоящие популярные мелодии" и "не бояться показаться примитивным". В своих попытках пробиться на этом поприще Дукельский всегда встречал в Гершвине самую горячую поддержку: действительно, как только Дюк написал свои первые песни, Гершвин отнес их Максу Дрейфусу, чтобы молодой композитор приобрел своего издателя. Гершвин предложил ему изменить имя на Вернон Дюк, придав ему английское звучание.
Джону Грину было всего пятнадцать лет, когда он впервые увидел Гершвина: это случилось на вечере в честь Гертруды Лоренс, Беатрис Лилли и Джека Бьюкенена — "звезд" лондонского шоу "Ревю Шарло", которое тогда шло на Бродвее. Джон целый вечер играл на рояле, Гершвин внимательно слушал. В конце вечера, потрясенный его игрой, он сказал Грину много лестных слов. С того дня Гершвин, чья роль в удивительно успешно складывающейся карьере Грина в жанре популярной музыки была огромна, стал его поддержкой и вдохновителем. И если Грин чувствовал себя обязанным Гершвину, — а он ощущал это постоянно после смерти Гершвина, — то он расплатился с этим долгом сполна: написав великолепную музыку (совместно с Солом Чаплином) для фильма "Американец в Париже", за который оба они (Грин и Чаплин) были удостоены "Оскара"; великолепно записав полную партитуру к фильму "Давай потанцуем" (Shall We Dance) с Фрэдом Астером; сделав аранжировку мюзикла "Пусть грянет оркестр", ставшей "гвоздем" программы в концертах оркестра Артура Фидлера "Бостон Попс"; своими сольными концертами из произведений Гершвина, обработкой нескольких наиболее известных песен Гершвина в единое симфоническое сочинение, которое он часто включает в программу своих выступлений.
