Джордж Гершвин: Путь к славе - [64]

Однажды в отель "Мажестик" к Гершвину зашел Леопольд Стоковский. Он взял рукопись, над которой Гершвин тогда работал, и сказал, что хотел бы дирижировать на ее премьере. Но когда Гершвин ответил, что премьера уже обещана Вальтеру Дамрошу, Стоковский с отвращением бросил рукопись и благоразумно перевел разговор на другую тему.

Из Парижа Гершвин отправился в Вену. В отеле "Бристоль" он продолжал работать над этим произведением. В один из дней он слушал несколько смелых, вызывающе современных музыкальных произведений, в том числе джаз-оперу Кшенека "Джонни наигрывает" и "Лирическую сюиту" Альбана Берга, которые ему очень понравились. Последнюю вещь играл для Гершвина в доме Берга ансамбль под управлением Рудольфа Колиша. Когда ансамбль исполнил "Лирическую сюиту", Гершвин сыграл для Берга несколько своих песен, и "приверженец" теории атональности был в восторге. "Я не понимаю, как Вам может нравиться моя музыка, — удивился Гершвин, — если Вы сами пишете совсем другую музыку?" "Музыка есть музыка", — последовал ответ.

Имре Кальман, прославленный автор таких венских оперетт, как "Марица" и "Шари", пригласил Гершвина i знаменитое Кафе Захера недалеко от Оперы, где встречались королевская семья и представители аристократии. Когда они вошли, оркестр заиграл "Рапсодию в голубых тонах". В Вене Гершвин познакомился также с Францем Легаром, автором "Веселой вдовы", и нанес визит пожилой вдове венского "короля вальсов" Иоганна Штрауса II. С большим интересом Гершвин слушал ее рассказы о великом венском музыканте, который в течение полувека был кумиром Вены. Но после того, как вдова предложила ему приобрести за астрономическую сумму рукопись "Летучей мыши", он поспешил ретироваться.

Из Европы Гершвин вернулся в конце лета 1928 года. Вместе с ними на корабле была и Гертруда Лоренс. Им было о чем поговорить друг с другом, и не только о недавнем успехе в Лондоне "О, Кей!", но и о новом мюзикле "Искательница сокровищ" (Treasure Girl), который они собирались показать зимой в Нью-Йорке и где Гертруда Лоренс должна была играть главную роль, и о песнях, которые братья Гершвины намеревались для нее написать. Но Джордж думал и о другом. Ведь кроме восьми переплетенных томов с сочинениями Дебюсси и тростникового органа Мюзеля, Гершвин вез с собой из Парижа первый набросок симфонической поэмы "Американец в Париже". Все его мысли занимала проблема, как завершить эту новую работу, предназначенную для исполнения в концертных залах. Фортепианная версия была закончена уже 1 августа. Оставалось лишь внести последние исправления и закончить оркестровку. Это было сделано к 18 ноября в течение нескольких недель после возвращения в Нью-Йорк.

Вскоре после возвращения из Европы Гершвин рассказал Димсу Тейлору о том, что своей музыкой он хотел бы рассказать об американце, который, гуляя по Елисейским полям, любуется собором, потом грустит о доме и т. д. Димс Тейлор посоветовал развить этот простой сюжет в подробное и красочное повествование для готовящейся к премьере театральной программки. Этот подробный комментарий теперь широко известен, и в нем настолько удачно схвачена суть и дух этой музыки, что для того, чтобы испытать истинное наслаждение, совершенно необходимо с ним познакомиться.

Представьте себе американца, приехавшего в Париж, который теплым солнечным утром в мае или июне прогуливается вдоль Елисейских полей. С присущей ему энергией он начинает с представления самого себя и затем несется на всех парусах под звуки Первой Темы Прогулки, простой, диатонической по своему строю, которая призвана передать ощущение свободной жизнерадостной французской нации.

Его американские уши и глаза с удовольствием впитывают звуки и краски города. Его особенно забавляют французские такси, что спешит подчеркнуть оркестр в коротком эпизоде, где звучат четыре настоящих парижских клаксона. Им поручена особая тема, о которой всякий раз возвещают струнные, когда подходит их черед.

Благополучно ускользнув от такси, похоже, что наш Американец проходит мимо распахнутых дверей кафе, где, если верить тромбонам, по-прежнему популярны "La Maxixe" [recte, "La Sorella"]. Возбужденный этим напоминанием о веселых 900-х годах, он продолжает свою прогулку сквозь среднюю часть Второй Темы Прогулки, о которой по-французски, но с сильным американским акцентом, возвещает кларнет.

Оркестр обсуждает обе темы, пока наш турист случайно не проходит мимо чего-то. Композитор думал, что скорее всего это была церковь, в то время как комментатор склонен думать, что это Гран-Пале, в котором находится салон. Как бы то ни было, наш герой туда не заходит. Вместо этого, как сообщает нам английский рожок, он уважительно замедляет шаг и благополучно проходит мимо.

В этом месте маршрут Американца становится не совсем понятным. Может быть, он продолжает спускаться по Елисейским полям; может быть, он свернул на другую улицу — композитор оставляет этот вопрос открытым. Однако, судя по тому, что внезапно возникает технический прием, известный под названием соединяющий пассаж, у вас совершенно справедливо возникает мысль о том, что перо Гершвина, ведомое невидимой рукой, сотворило музыкальный каламбур, и что когда возникает Третья Тема Прогулки, наш Американец, перейдя Сену, оказывается где-то на левом берегу. Она (тема) безусловно, не столь французская по духу, как предшественницы, но говорит по-американски с французской интонацией, как и подобает говорить в этом районе города, где собирается так много американцев. "Тема Прогулки", может быть, не совсем верное название, так как, несмотря на всю ее жизнерадостность, она несколько статична по своему характеру, что с каждым тактом становится все более очевидным. Но конец этой части произведения настолько легко узнаваем, хотя и приятно туманен, что можно предположить, что Американец сидит на террасе кафе, приобщаясь к тайнам Anise de Lozo.