Джон Кипящий Котелок - [8]

Так что, смерив спасителя взглядом, я готов был дать ему большую фору. У него мог быть увесистый удар, он мог лучше меня владеть премудростями кулачного боя, но, если бы нам пришлось драться насмерть, мне он был не противник. Вполне мог оказаться метким стрелком, но и в стрельбе по живой мишени я был рангом выше.

Может, скажете, что думать таким образом о своем благодетеле низко и неблагородно? Но ведь я не стремлюсь показаться лучше, чем есть на самом деле. Естественно, я далеко не безгрешен, зато честен. А если уж на то пошло, у честности всегда такое неприглядное лицо, что в высшем обществе неизбежно вызывает отвращение. И когда я смотрел на этого чистенького, ухоженного красавца, то не мог не чувствовать своего превосходства.

Он заговорил так, как я и ожидал, — с безукоризненным аристократическим акцентом.

— Вижу, дела ваши плохи. Не пойму, как вы очутились здесь без лошади?

— Просто когда пролетал над долиной, у меня оторвались крылья. А можно мне еще раз заглянуть в ту фляжечку?

Он вручил мне ее без слов, а затем сказал:

— Ну что ж, выходит, нам теперь вместе в Эмити возвращаться?

— В Эмити?! — воскликнул я. — В Эмити… Значит, вы там обретаетесь?

— Я там живу, — ответил он.

— Вот как? В этом змеином гнезде? Можете не спорить, я там был. Из всех гнилых городишек, которые видел, этот — самый гнилой. Ну а вам-то что в нем делать?

Он слушал меня терпеливо, без улыбки, отчего еще больше был похож на книжного героя. Мне же никак не верилось, что он из Эмити, поэтому я спешил разобраться, что к чему.

— У меня там собственное дело, — пояснил он.

Мне показалось, что я нашел объяснение. Многие состоятельные люди посылали своих сыновей за хорошим образованием в восточные штаты, а затем ненадолго возвращали в родные края на практику, чтобы дать им возможность пообтереться, набраться жизненного опыта.

— Так вы, наверное, юрист? — попытался я догадаться.

Тут он наконец улыбнулся:

— Нет, к несчастью, у меня нет определенной профессии.

— Тогда вообще ничего не понимаю, — озадаченно мотнув головой, признался я.

— Давайте-ка двинемся в Эмити, — игнорировал он мои слова.

— Только не в Эмити! Без роты пехотинцев я туда больше не сунусь!

— Если там у вас с кем-то возникло недоразумение, думаю, что смогу все уладить.

— Да ну? — заорал я. — Кто же вы такой, черт возьми?

— Меня зовут Питер Грешам, — прозвучал ответ.

Глава 5 Я УЗНАЮ О КРАСНОМ КОРШУНЕ

Трудно передать всю степень моего потрясения. Я взглянул на него снова, пытаясь понять, не ослышался ли, но эхо в моей голове прогудело те же слова. Ошибки не было.

Питер Грешам! Отель, салун — весь этот доходный бизнес принадлежал человеку с таким именем, который заправлял городком и ограждал его от каких-то там опасностей… Впрочем, у меня созрело еще одно решение.

— Так вы, значит, сын того самого джентльмена, который подмял под себя Эмити?

— Я единственный Грешам в городе. Не могу сказать, чтобы подмял его под себя, но все же в силах сделать так, чтобы тебя там приняли, если, конечно, ты не хочешь остаться в пустыне и умереть от жажды.

Это меня доконало! Силы меня покинули. Я сидел не шевелясь. Никаких сомнений не оставалось. Это был он! Человек, который пользовался достаточным авторитетом, чтобы поддерживать порядок в таком милом «пансионе», как Эмити. Если даже у него не было никаких других заслуг, одно это уже говорило о многом.

Вы должны согласиться, что сдержанность — выгодная черта. Только лично себя я бы сдержанным не назвал. Если уж изумлен, то ору, выпучив глаза. Когда рассержен, тоже делаю круглые глаза и тоже ору, правда, на другой ноте. Если что-то не по мне, не стану молчать ни секунды. Иногда это производит впечатление, но оно долго не держится. Вот тихие и молчаливые — у них что ни слово, то попадание в десятку. И Грешам был таким! Я ошибочно отнес его к категории журнальных героев, но теперь понял, что у него за душой гораздо больше, чем мне показалось поначалу.

Я посмотрел на него вновь, как говорится, испытующе. На этот раз из-за морщинок у глаз подумал, что по возрасту он ближе к тридцати пяти, чем к двадцати пяти, а квадратный подбородок таким только кажется из-за выдвинутой вперед нижней челюсти.

Одним словом, вышло так, что судил я о нем как дурак. Но ведь мне было не привыкать — только и делал, что выставлял себя круглым идиотом.

Наконец произнес:

— Дружище, прости, не за того тебя принял. Готов поверить тебе на слово, если ты скажешь, что я могу вернуться в Эмити, и на сей раз городишко оправдает свое название.

— Смотря что ты имеешь в виду, — ответил он с доброй улыбкой. — Если будешь бродить по улицам, постреливая в прохожих, к тебе снова могут отнестись враждебно. А кстати, что случилось в прошлый раз?

Я рассказал ему все без утайки. Говорить о себе неправду не люблю. Потому что так считаю: пусть люди принимают меня таким, какой я есть, а кому не нравлюсь, тот может катиться ко всем чертям! Но и оправдываться перед Грешамом тоже не стал — пересказал одни только факты, а он все внимательно выслушал, не улыбаясь, но и не хмурясь. Его лицо изменилось единственный раз — когда я сказал, как ударил Кеньона. О том, как обидел негра, доложил раньше.