Городок Весперс томился в невыносимой жаре, когда Уильям Бенн пересек его центральную площадь и свернул на Вестерн-стрит. Подчиняясь приказу хозяина, лошадь сменила легкую рысь на спокойный шаг, а сам Бенн неожиданно заморгал глазами, ибо прямо перед ним возникла живая стена из золота, которое, казалось, скатывалось со стен домов и неотвратимо устремлялось ему навстречу. Так он воспринял на этот раз багрово-желтый свет заходящего солнца. Подобно всем, кто живет своим умом, Уильям Бенн не был лишен предрассудков. Ведь и тот, кто обманывает своих друзей, глубоко в душе, где, вечно дрожа от страха, прячется совесть, убежден — есть или, по крайней мере, должна быть некая сила, которую никак не перехитрить.
Будучи окончательно испорченным человеком, Бенн не отличался щедростью, крайне редко произносил добрые слова — разве что с коварными намерениями — и смотрел на места, где жили люди, как волк на отару жирных овец. При этом ему было совершенно безразлично, чем питаться — телятиной или говядиной, — лишь бы нашлось, чем поживиться. Он был всеядным, с душой холодной, как сталь, и ледяным сердцем. Однако в них жили и предрассудки, поэтому Бенн вздрогнул, невольно мотнув головой.
— Похоже, меня ждет крупная добыча, — пробормотал он и не стал торопить медленно переступавшую усталыми ногами лошадь. Но не потому, что равнодушно отнесся к возможности сорвать крупный куш, а оттого, что был твердо намерен не дать этой возможности пройти мимо.
Откуда-то спереди донеслись громкие крики, и, завернув за угол, Бенн увидел кучу людских тел — шесть или семь мальчишек возились в пыли. Но вдруг кучка рассыпалась, а с земли поднялся парень с ярко-золотыми, словно пляшущие огоньки, волосами. Стала понятна и причина, почему его обидчики поспешно ретировались: в правой руке парня сверкнул охотничий нож.
Он отряхнулся от пыли, как собака, только что вышедшая из реки, небрежно сунул левую руку на пояс, правой — помахал ножом и произнес по-испански:
— После этого, шакалы и койоты, я буду отлавливать вас парами. Выжду момент, когда вас будет не больше двух, а как только такое случится, порежу вам уши и вложу в раны мексиканский красный перчик, затем вотру его в ваши глаза и ноздри! Это говорю вам я, Рикардо Перес. Я сдеру ваши шкуры, высушу их и накрою ими седло моей лошади!
В его словах слышалось нечто большее, чем просто обычное детское бахвальство. Всем мальчишкам было лет по шестнадцать — восемнадцать. И хотя Рикардо Перес говорил по-испански, драка между ними происходила в американской части города. К тому же стоявшие полукругом его соперники, без сомнения, принадлежали к белой расе. Услышав эти оскорбления, один из них поднял камень и бросил его в Переса, да так метко, что попал ему прямо в зубы. Рикардо, злобно прищурившись, сплюнул кровь.
— Вот, значит, как? — протянул он. — Все гринго трусы. Среди вас нет ни одного, кому хватило бы смелости приблизиться ко мне. Вы, словно женщины, предпочитаете держаться подальше и швыряться камнями. А потом наверняка побежите звать на помощь старших братьев и отцов. Но и среди них не найдется никого, кто не побоится драться со мной один на один. Вы, гринго, — шакалы, вы дети шакалов, паршивые дети паршивых шакалов! Когда-нибудь я свяжу вас всех за уши, пинками погоню к какой-нибудь реке, куда и столкну. Запомните это!
Закончив свою грозную тираду, он так сильно топнул ногой, взметнув вверх столб пыли, что молодые американцы даже чуть вздрогнули.
Уильям Бенн наблюдал за этой сценой, с одной стороны, как человек, с подозрением относящийся к любым необычным явлениям, а с другой — как профессионал, скептически воспринимающий все окружающее. Он внимательно осмотрел прилегающую улицу, но не нашел ничего для себя интересного, кроме этой группы поссорившихся подростков и главного действующего в ней лица — парня с огненными волосами, отметив, что у него к тому же пронзительно яркие голубые глаза и он совершенно не выглядит мексиканцем, во всяком случае, таким, какими их привык видеть Бенн, хотя в нем наглядно и проявилась горячая кровь.
Уильям неторопливо въехал в полукольцо:
— Шестеро против одного! И это, молодые люди, вы называете честной игрой?
Самый старший и задиристый из американцев выступил вперед:
— Он же ядовитая змея! Никогда не дерется руками. Ни шагу не сделает без ножа или револьвера! Настоящий убийца, по которому давным-давно плачет тюрьма… — В его голосе слышалось искреннее возмущение.
— Вон оно как? — произнес Бенн и повернулся к Рикардо. — Это правда, что ты боишься драться с ними на кулаках?
— Я готов драться голыми руками сразу с двумя из них! — после секундного колебания с вызовом ответил тот. — С любыми двумя. Только у них кишка тонка. Они…
— Ну хватит, хватит! — с легким раздражением остановил его Бенн. — Значит, как я понимаю, вы хотите помериться силами? Один на один. Так? — обратился он к выступившему вперед задиристому парню.
— Да я вытряхну из него душу! — пообещал тот. — Разорву его пополам и скормлю кишки птицам. Только боюсь, этот трусливый койот тут же пустит в ход ноги!
