Джоконда - [9]

— Готова? — спрашиваю я.

— Готова, — подтверждает Арина.

— Пошла запись. Лежи спокойно, не дёргайся.

Я нажимаю тумблер, и звуковой фон ментоскопа меняется. Гудит он по-прежнему тихо, но как-то мощно и ровно, словно громадный металлический шмель. На панели вспыхивают индикаторы, отслеживающие инсталляцию, а я поворачиваюсь к дисплею и начинаю корректировку. При этом я чувствую себя отвратительно. Будто свихнувшийся энтомолог, который наткнулся на новый вид бабочек, не внесённых ещё в каталог, с неброским, быть может, но необычным рисунком на крыльях. И вот он осторожно, тоненькой кисточкой, стирает с этих крыльев пыльцу и раскрашивает их яркими красками под знаменитый «павлиний глаз». Со стороны посмотреть — красиво. Но ведь «павлиний глаз» уже давно известен, описан, а новый вид, о котором никто ничего не знал, теперь так и сгинет, даже не получив собственного имени.

К счастью, корректировка и редактура прошивки — работа трудоёмкая, требующая полной сосредоточенности. Она быстро вытесняет из головы все лишние мысли. Не дай бог допустить здесь промашку! Мелкий сбой, неправильно положенный шов может перерасти потом в большую психопатологическую проблему. А это, разумеется, скажется и на моём профессиональном авторитете. Клиент, у которого после прошивки один глаз смотрит вверх, а другой — вбок, дискредитирует прошивщика на всю жизнь. Депутатов в числе заказчиков мне тогда уже не видать. Поэтому я, как обычно в такой ситуации, выпадаю из времени и пространства. Передо мной пульсируют в воздухе две многогранные, нитчатые, разноцветные, объёмные паутины, и я световыми пинцетами, иголками, скальпелями пытаюсь подогнать друг к другу их ребра, плоскости и узлы. Занятие весьма кропотливое, учитывая, что ментограммы по природе своей явления динамические: мозг продолжает функционировать, а потому размерность отражённых его элементов всё время меняется; неверно скрепишь, неправильно что-то соединить, и в силу инерции перекашивается сразу же целый сектор. Выправлять его потом — сущая мука.

В общем, когда, часа через полтора, я даю команду «зафиксировать результат», то представляю собой ком взмокшей человеческой плоти, бесформенно оползающей в кресле. Даже не замечаю, что Арина, оказывается, уже выкарабкалась из ментоскопа и стоит передо мной — задумчивая, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Ничего вроде бы не изменилось…

— А ты чего ожидала? Что у тебя откроется во лбу третий глаз? — Я достаю из ящика пару бумажных салфеток и вытираю лицо. — Не беспокойся, всё прошло хорошо. Однако, пожалуйста, усвой одну вещь: вторая прошивка тебе категорически противопоказана. Это и законом запрещено, но ещё и то, что психика у тебя слишком лабильная — крышу может напрочь снести. Я во всяком случае предупреждаю: вторую прошивку тебе делать не буду. Ты поняла?

— Поняла.

Арина смотрит на меня в упор.

— Что ещё? — спрашиваю я устало.

Мне хочется, чтобы она побыстрей ушла.

Арина мнётся.

— Говорят, что вы с Никитой Патаем друзья… Не могли бы вы… как это называется… меня рекомендовать…

Ого! Мы, оказывается, снова на «вы». Арина, чисто интуитивно, по-видимому, устанавливает тем самым чёткую дистанцию отчуждения: если мы с ней один раз переспали, то это ещё не значит, что и дальше у нас будут подобные отношения.

— Дяденька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде, — комментирую я.

— Не поняла… — растерянно говорит Арина.

— Естественно. Это — из другой культуры. Так ты хочешь, чтобы я рекомендовал тебя в «Карусель»?

— Ну… Если уж вы взялись за дело, то следует довести его до конца.

Ничего себе!

Она ещё меня учит.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга — глаза в глаза.

— Ладно! — я отнюдь не забыл, как она назвала меня мелким прошивщиком. И вообще полезно было бы продемонстрировать Арине её реальную значимость. А то кажется, она себя сильно переоценивает.

Я тычу пальцем в телефонный номер Патая, а когда он уже на третьем гудке отзывается, сообщаю ему, что у меня есть интересная кандидатура — можно взять её непосредственно в отборочный тур.

При этом я переключаюсь на громкую связь.

— Да ну на фиг, — отвечает Патай. — Опять, наверное, какое-нибудь фуфло длинноногое. Будет выпячивать сиськи перед монитором, и всё.

Голос у него вялый, ленивый. В жизни Патай далеко не такой, как на сцене. Под софитами он — сгусток взрывной энергии, а при обычном общении — заторможенный, полусонный, неохотно движущийся человек, которому каждый жест даётся с трудом.

Видимо, бережёт силы для «Карусели».

Не обращая на это внимания, я объясняю ему, что у клиентки поставлена прошивка «Ван Гог», свеженькая, без аномалий, то есть драйв гарантирован, ставил я сам, к тому же — внешность, характер, упорство, может и нахамить, покемонам это понравится. Вообще, когда я тебя подводил?

Некоторое время Патай размышляет.

— Она хоть сговорчивая? Или брыкается? Не хочется, знаешь, тратить время впустую.

— Сейчас спрошу, — в тон ему замечаю я и поворачиваюсь к Арине, которая через динамики слышит наш разговор. — Ты сговорчивая?

Он вздергивает подбородок:

— Да.

— Точно?

— Да!

— Сговорчивая, — говорю я Патаю.