Джим Джармуш. Стихи и музыка - [69]

Считается, что взять музыканта или рок-звезду в фильм вместо актера – это риск. Но вы, кажется, считаете иначе и предпочитаете именно музыкантов.

Все потому, что я пришел в кинематограф из музыки. Эти люди всегда были кругом моего общения, многие – моими близкими товарищами, соратниками, друзьями. Впрочем, тогда, на рубеже 1970–1980-х, никому не хотелось замыкаться в рамках одной только музыкальной карьеры. Этого казалось недостаточно. Патти Смит была музыкантом и писательницей, а другие люди совмещали рок-сцену с кинематографом, как это делал и я. Иные исполняли музыку и занимались живописью. Разобраться иногда было невозможно, кто есть кто, музыкант или актер: разве что с Эстер Балинт из «Страннее, чем рай» я сразу знал, что она считает себя актрисой. Хотя ее театр был независимым, почти подпольным. И она тоже занималась музыкой! Так и повелось с тех пор.

Вы вообще предпочитаете живые концерты или прослушивание музыки в записи? «Год лошади» когда-то был совершенно концертным фильмом, «Gimme Danger» устроен чуть иначе.

Когда есть такая возможность, я всегда выберу живой звук и концертное исполнение. Пространство заполняется музыкой, это создает эффект неповторимого, единственного в своем роде момента. Это чувство висит в воздухе, объединяет публику с музыкантами. Таинственное и волшебное ощущение. Тем не менее я слишком люблю музыку, чтобы отказаться от постоянного прослушивания записей: история переполнена великими записями, и вернуть тот момент, когда они создавались, мы все равно не в силах. К тому же в студии каждый музыкант пытается создать идеальную версию своего произведения, и мне интересно услышать и оценить то, что он сам считал идеальным. Хотя магии в концертной музыке больше.

Игги Попа часто называют предтечей панка. А что о панке думаете вы? Себя к панкам не относите?

Само клеймо «панк» мне не нравится. Но когда мне было двадцать с небольшим, я проводил очень много времени в манхэттенском клубе CBGB, и там дух той эпохи ощущался очень отчетливо. Тогда я влюбился на всю жизнь в группу Television, чьи концерты – лучшие на моей памяти из всех, на которых я бывал. Эта сцена меня покорила и засосала: все делились идеями, никто не думал только о музыке или только о кино. Недавно, кстати, вышла книга фотографа Дэвида Годлиса, который запечатлел те годы в CBGB, конец 1970-х – начало 1980-х, и я даже написал об этих черно-белых снимках, которые меня сильно впечатлили. Важная эпоха в моей жизни.

Многие артисты – не только в музыке – начинают с независимого творчества, но постепенно становятся частью индустрии. Вам удается удержаться от этой трансформации на протяжении всей жизни.

Как я могу это анализировать или комментировать? Я просто занимаюсь тем, что считаю правильным, и чувствую себя счастливым, что у меня есть такая возможность. Это вопрос упрямства, наверное. Я никогда не хотел, чтобы парни с деньгами объясняли мне, что делать за их деньги. Или чтобы меня кто-то учил, как снимать кино. Меня это просто не интересует. Когда-то мне предлагали невероятно странные коммерческие проекты, и я ломал голову, пока меня не осенило: да они и фильмов моих не смотрели, просто прочитали, как меня похвалили в Variety.

То есть вы будете и дальше настаивать на своем – снимать малобюджетное кино?

Это очень тяжело. Алгоритм сломан, скромные фильмы делать сложнее с каждым годом. Из-за профсоюзов и других причин снимать все дороже, а возвращать деньги в прокате – все труднее. Думаю, в Европе я мог бы снять «Патерсон» за треть его бюджета. Но город Патерсон находится в Нью-Джерси, что мне было делать? В Гамбург его перевести? Я «Выживут только любовники», кстати, немалой частью в Гамбурге и снял, но нельзя же так всегда поступать. Причем продюсеры еще на меня давили, подгоняли, требовали уложиться в 28 дней вместо запланированных 30, но я послал их куда подальше. Бóльшую часть денег ведь все равно добыл я.

Причем раньше это было гораздо проще. «Вниз по закону» стоил миллион долларов. Я еще до съемок продал права на фильм трем странам – Франции, Германии и Японии. Снял кино, показал и стал продавать дистрибьюторам в другие страны, от США до Италии, и деньги уже вскоре стали возвращаться тем, кто вложился в производство. Мы все честно поделили с инвесторами, пятьдесят на пятьдесят! А «Патерсон», кажется, должен заработать миллиард долларов, прежде чем я получу хоть какую-то прибыль.

Как в музыке или поэзии, в вашем фильме есть постоянно возникающие и повторяющиеся мотивы. Близнецы, например.

Я люблю вариации и повторы, это правда. За это высоко ценю и Баха с его вариациями, и Энди Уорхола. Повторения помогают придать фильму структуру. В «Патерсоне» мне хотелось показать, что каждый день – всего лишь вариация дня накануне. Близнецов моя героиня упоминает в начале фильма, они ей приснились. И я стал вставлять их во все сцены, куда только мог. Понимаете, не хотелось, чтобы в конце она объявляла: «Я беременна, у нас будут близнецы!» Поэтому действовал по-своему. Меня интересует любая синхронность. А еще такая особенность нашего восприятия: стоило мне отобрать бульдожку на роль Марвина, как я стал встречать бульдогов везде, буквально на каждом шагу. Они следят за мной! Что-то всплывает в разговоре, а потом вдруг преследует тебя повсюду. Кстати, близнецов в сценарии не было вовсе. Только упоминание о них. Но после этого они вдруг оказались в фильме.