Джек Мерсибрайт - [55]

Филиппа хорошо выглядела в приглушенном свете лампы, который немного смягчал резкие черты ее лица, подчеркивая глубину и цвет глаз. Ее гладкие темные волосы блестели. Она излучала какое-то спокойствие. Никогда раньше он не видел ее такой мирной и тихой.

– Я принесла вам минут десять назад лечебный отвар, примите его сейчас, пока он теплый.

– Я насквозь пропитан этими отварами.

– Может, и так, но вам еще рано снова приниматься за хлеб и сыр, – улыбнулась Филиппа.

Даже ее улыбка поражала его. Он сел в постели, глядя на нее, взял отвар и начал пить.

– Как дела на ферме?

– Кирби и Рагг пашут на Бричез сегодня утром. Я прикажу, чтобы там посеяли бобы, как вы советовали. Остальные пашут на Аппер Ранкл. Слава Богу, стоит сухая погода. Стреттон считает, что мы сумеем вовремя управиться с севом.

– Привезли семена кормовой капусты?

– Да, и семена клевера тоже. Мы их посеем на шестнадцати акрах.

– Сначала, мне кажется, там нужно как следует пройтись с бороной. Надеюсь, дня через два я уже смогу выйти на улицу, тогда и займусь этим.

– Да, наверное. Доктор считает, что вам вскоре можно будет выходить. Однако пока не следует беспокоиться о работе. На ферме все в порядке, поэтому не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь, а просто спрашиваю. Вот и все. Джек говорил правду. Он прекрасно знал, как идут дела на хорошо организованной ферме. Если человека там нет, то его место занимает другой, а работа все равно продолжается.

Вместе с тем, его все время посещало одно и то же сновидение, странное и неприятное. Ему снилось, что он начал пахать двадцать акров поля скошенного ячменя. Он узнал место, которое ему нужно было вспахать. Оно располагалось сразу за избушкой Вилла Гонлета, и его называли Скэрроу. Но когда он приехал туда, вместо поля скошенного ячменя там оказалось поле золотистой пшеницы. Все колосья были ровные и полновесные, с торчащими острыми усиками. Они были полностью вызревшими и готовыми к жатве. Джек развернулся и отправился снова на ферму за жаткой. Но когда он вернулся на поле, оно оказалось заросшим плотными и жесткими сорняками, покрывавшими все двадцать акров. Порывы резкого свежего ветра разносили во все стороны семена сорняков.

Он проснулся от своего крика, и тут же к нему подошла Филиппа.

Она была в ночной рубашке, ее темные волосы были заплетены в косу, свисавшую с плеча. Одной рукой она держала подсвечник со свечой, другой коснулась его лба.

– Джек, что такое? Вам опять стало плохо? Что-нибудь принести?

– Все в порядке. Ему стало неловко.

– Мне приснился странный сон. Как будто мне нужно было вспахать Скэрроу.

– Я вас просила не беспокоиться о ферме.

– Я разбудил Линн?

– Нет, нет, она крепко спит.

– Но разбудил вас. Простите. Ничего, вы только не волнуйтесь.

Она опять положила свою прохладную руку ему на лоб, поправив влажные растрепанные волосы.

Джек закрыл глаза и погрузился в сон. Теперь уже он спал спокойно до самого утра.

Когда Джек впервые после болезни вышел из дома и прошелся по полям, чтобы поздороваться с работниками, он почувствовал, как резкий мартовский ветер продувает его насквозь.

– Боже мой, – сказал Джо Стреттон, – да ты похож на привидение!

– Я и чувствую себя привидением, как будто сделан из тонкой марли!

– Тогда возвращайся Бога ради поскорее домой, в тепло, и не приходи, не пугай нас, пока не обрастешь жирком и мясом!

– Я бы тоже тебе посоветовал не выходить из дома в такой холодный день, – сказал Вилл Гонлет.

Он на секунду отвлекся от своих овец.

– Мне рано или поздно нужно начинать выбираться, – сказал Джек.

Через неделю он уже работал с полной нагрузкой. А еще через две недели полностью выздоровел. Его болезнь дала возможность отдохнуть колену, и впервые за долгое время его левая нога не болела. Аккуратно подровняв бороду и усы, он решил не сбривать их. Появившаяся в них седина делала Джека похожим, по выражению Джо Стреттона, «на пророка, ну прямо из Библии».

Линн всем объясняла, что борода и усы нужны ее папочке, чтобы у него не замерзло лицо.

Мисс Филиппа все еще оставалась у них в доме. Она сказала, что будет жить с ними до тех пор, пока сама не удостоверится, что Джек полностью выздоровел. Джек мог признаться, что женщина в доме – это не так уж плохо. Когда он возвращался домой, ужин был готов и дожидался его. И к тому же было с кем поболтать перед сном.

Филиппа обычно сидела в старом кресле и вышивала или чинила его рубашки. Джек садился напротив, и они обсуждали газетные новости или дальнейшие планы работ на ферме.

– Почему вы не курите свою трубку? – как-то спросила она. – Теперь легкие вас не беспокоят?

– С легкими все в порядке. Но мне всегда казалось, что вам не нравится, когда в вашем присутствии курят табак?

– Почему? Мой отец курил трубку. Кроме того, в своем доме человек может делать все, что ему хочется, не так ли?

– Хорошо, тогда я закурю. Если только Линн не забрала мои трубки, чтобы пускать мыльные пузыри. Ей очень нравится заниматься этим.

– Нет, все трубки на полке. Я убрала их подальше от Линн.

– Говорят, что вскоре в Южной Африке наступит мир. Вы уже читали об этом в газетах?

– Об этом говорят с самого Нового года.