Джек Лондон: Одиночное плавание - [59]
Довольно жестко сказано. И слова эти, конечно, обидели Мэйбл. Но вот ведь в чем парадокс: упрек, адресованный Элизе, адресован и невесте — ведь и она хотела примерно этого. Признавалась себе или нет, но хотела «простого женского счастья». Тем более что сестру Джек понимал и оправдывал: «…она одинока, бездетна, муж у нее больной… — ей надо кого-то любить». Впрямую он не спросил Мэйбл: «А ты-то почему такая?» Но вопрос звучит между строк.
Она обиделась. Не ответила на это письмо. Не ответила и на следующее — декабрьское и… даже не поздравила Джека 12 января с 23-летием[148]. Вообще-то, эти письма — ноябрьское, декабрьское и рождественское[149] — свидетельства глубокой депрессии, в которой пребывал Лондон. На Рождество он писал Тэду Эпплгарту: «Никогда в жизни мне не было так тяжело, как сейчас». Фрэнк Аттертон, друг детства, с которым Джек иногда встречался и обменивался письмами, сообщал, что в эти дни он заговаривал с ним о самоубийстве — «намекал», что и такой вариант возможен[150]. Положение и в самом деле было очень и очень печальное: все, что можно было заложить, он заложил, работы не было, денег не было, из редакций никакого отклика. Даже писать он не мог — 31 декабря заканчивался срок аренды пишущей машинки (разумеется, на прежней, допотопной, он уже не работал), а денег, чтобы заплатить, у него не было. Да что там машинка! Шла зима, зимой в этих краях холодно, а пальто у него не было — давно пылилось в ломбарде.
Вместе с тем нельзя сказать, что Джек «закусил удила». Еще в начале осени, 1 октября 1898 года, он сдавал (и серьезно готовился!) экзамен на должность почтового чиновника. В январе подвели итоги этого конкурса и сообщили, что он набрал максимальное количество баллов и стоит первым в списке, но… вакансии придется подождать. Сколько? Никто не давал ответ, но ему пообещали высокую зарплату — первые полгода 45 долларов в месяц, а затем уже и 65 долларов. О своем успехе он не преминул сообщить Мэйбл[151]. Она больше не дулась.
Занятия литературой продолжались и не стали менее интенсивными. Он вспоминал: «Я просиживал за столом с рассвета до поздней ночи: писал и перепечатывал на машинке, штудировал грамматику, разбирал произведения и стили разных авторов, читал о жизни известных писателей, стараясь понять причины их успеха. Пяти часов сна мне было достаточно, остальные девятнадцать я работал почти без передышки. Свет в моей комнате не гас до двух-трех часов ночи…»
Джек вспоминал свои мечты тех дней: «Ох, если бы сейчас освободилась вакансия на почте, вот было бы счастье!» Но вакансия не открывалась и «никаких перспектив постоянной работы не было».
Однако судьба уже поворачивалась к нему лицом — просто он еще об этом не знал. Первый сигнал поступил из журнала Overland Monthly. Вскоре после Нового года Лондон получил от его редактора письмо, в котором тот предлагал опубликовать один из присланных им в редакцию «северных рассказов» (это был знаменитый «За тех, кто в пути»), рассыпал похвалы, но заплатить обещал… только пять долларов.
Казалось бы, радостное известие, но вместо радости автор рассказа, похоже, испытал разочарование. Ведь он был уверен, что ему заплатят никак не меньше десяти долларов, а тут только пять… Гневную филиппику по этому поводу читатель, возможно, помнит — Джек Лондон вложил ее в уста Мартина Идена:
«Пять долларов за пять тысяч слов! Вместо двух центов за слово — один цент за десять слов! А издатель еще расточает ему похвалы, сообщая, что чек будет выслан немедленно по напечатании рассказа! Значит, все это было вранье — и то, что минимальная ставка два цента за слово, и то, что платят по приеме рукописи. Все было вранье, и он просто-напросто попался на удочку. Знай он об этом раньше, он не стал бы писать. Он пошел бы работать — работать ради Руфи. Он ужаснулся, подумав о том, сколько времени было потрачено на писание. Ради того, чтобы в конце концов получить по центу за десять слов! И другие блага и почести, которые, по словам газет, сыпались на писателей, вероятно, тоже существовали лишь в воображении газетчиков. Все его полученные из вторых рук представления о писательской карьере были неверны: доказательство налицо. “Трансконтинентальный ежемесячник” стоит двадцать пять центов номер, и красивая обложка указывает на его принадлежность к первоклассным журналам. Это старый, почтенный журнал, начавший издаваться задолго до того, как Мартин Иден появился на свет. На его обложке неизменно печатается изречение одного всемирно известного писателя, указывающее на высокие задачи “Трансконтинентального ежемесячника”, на страницах которого начало свою карьеру упомянутое литературное светило. И вот этот-то вдохновляемый высокими задачами журнал платит пять долларов за пять тысяч слов! Тут Мартин вспомнил, что автор изречения недавно умер на чужбине в страшной нищете, — и решил, что ничего удивительного в этом не было. Да. Он попался на удочку. Газеты наврали ему с три короба про писательские гонорары, а он из-за этого потерял целых два года! Но теперь довольно. Больше он не напишет ни одной строчки! Он сделает то, чего хочет Руфь, чего хотят все кругом, — и поступит на службу»
