Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [48]

Затем он вступает в переговоры с королем Дании, берет у него взаймы три пехотных полка и три конных.

Наконец, он устремляется в Биржи, на границу Курляндии и Литвы, предлагает польскому королю шестьсот тысяч франков и двадцать тысяч русских солдат на условии, что шестьсот тысяч франков тот оставит себе, но русских вернет ему приобщенными к цивилизации; затем царь возвращается в Москву, посылает Репнина с четырехтысячным войском к Риге, вербует, через посредничество Паткуля, немецких, ливонских, польских солдат и офицеров; строит на озере Пейпус флот, который откроет ему путь к Нарве, и еще один — на Ладожском озере, который откроет ему путь к Нотебургу; лично обучает матросов морскому делу и чуть было не тонет вместе с лодкой во время одной из тех страшных бурь, когда Ладога будто соревнуется с океаном; но ему, как Цезарю, судьбой уготовано творить великое дело цивилизации: он противостоит буре и избегает гибели.

Вместе с тем, словно это было мирное время, он, не теряя из виду Карла XII, который еще не догадывается, кто его истинный противник, и развлекается тем, что опустошает Польшу и колотит Августа, Петр разрабатывает форму договоров, учреждает учебные заведения, основывает мануфактуры, заводит в России стада саксонских овец, выписывает виноделов из Испании, кораблестроителей из Голландии, кузнецов из Франции и всякого рода ремесленников из всех стран.

Все это не мешает ему думать о соединении каналами Каспийского моря с Черным, которые затем будут связаны с Балтикой, когда у него будет выход к ней; рыть канал между Доном и Волгой и еще один — между Доном и Двиной, впадающей в Балтийское море возле Риги. Правда, Рига еще не принадлежит ему, но рано или поздно он завладеет ею, когда шведы будут разгромлены. Пока же это шведы громят его, но можно не беспокоиться: он еще отыграется!

И действительно, каждое из этих поражений царь воспринимает как урок военного искусства. После года подобного учения генерал Шереметев 11 января 1702 года разбивает шведского генерала Шлиппенбаха, отбирает у него Дерпт и захватывает четыре знамени — это первые захваченные знамена! Карл XII перестает быть непобедимым.

В мае Шереметев захватывает шведский фрегат на озере Пейпус.

В июне и в июле русские одерживают еще две победы.

Наконец 19 июля 1702 года тот же Шереметев наносит новое поражение тому же Шлиппенбаху и захватывает шестнадцать знамен и двадцать пушек.

Эта победа отдает в руки царя Мариенбург.

Город сдался безоговорочно, и, чтобы молить победителя о милосердии, жители послали к нему своего пастора, г-на Глюка. Этот достойный человек отправился к Шереметеву, готовый скорее умолять, чем вести переговоры.

Пастору был оказан благосклонный прием. Но генерал заметил среди членов его фамилии — мы употребляем это слово в том смысле, в каком его понимали древние римляне, включавшие в фамилию всех домочадцев, — итак, повторяем, генерал заметил среди членов его фамилии восхитительной красоты девушку и поинтересовался, кто она такая.

Ему сказали, что ее зовут Екатериной. Фамилию назвать было невозможно, ибо она сама ее не знала; известно было о ней лишь то, что помнила о себе она сама.

По ее предположениям, она родилась в Дерпте, около 1686 года; ей было известно, что она принадлежит к римско-католической церкви; в памяти у нее сохранилось, что в Дерпте она жила до того времени, когда на Ливонию обрушилась чума и родители, страшась морового поветрия, укрылись в окрестностях Мариенбурга. Но чума уже пометила их своим знаком: она гналась за ними и настигла их — отец и мать умерли, оставив на милость Божью трех малолетних детей: дочь, которую они перед своим бегством оставили в Дерпте у родственников, а также маленькую Екатерину и ее брата, которых они привезли с собой в Мариенбург.

Какой-то крестьянин взял на свое попечение мальчика; трехлетняя девочка была вверена заботам местного пастора.

Но одновременно с маленькой Екатериной в дом священника вступила чума: пастор умер и с ним умерла часть его домочадцев.

Девочка снова оказалась в полном одиночестве.

К счастью для нее, тот самый г-н Глюк, чье имя уже упоминалось, в ту пору пробст провинции, прибыл в Мариенбург, чтобы доставить умирающим утешение Церкви. Он вошел в дом пастора, когда тот испустил последний вздох. В комнате покойника, забившись в уголок, сидела на корточках девочка — единственное живое существо, оставшееся в зачумленном доме; увидев вошедшего, она подбежала к нему, ухватилась за его одежду, назвала папой, попросила у него хлеба и не захотела отходить от него ни на шаг.

Достойный человек не отверг ребенка, посланного ему Провидением, и, поскольку никто из местных жителей не заявил о своих правах на сироту, г-н Глюк взял ее с собой и во время всей своей благотворительной поездки держал при себе.

По возвращении в Ригу, где пастор жил постоянно, он вверил девочку заботам своей жены; Екатерина росла вместе с двумя дочерьми г-на Глюка, занимая в доме положение служанки или что-то вроде этого.

Когда ей сравнялось шестнадцать лет, пастор заметил — а может быть, ему это показалось, — что его сын поглядывает на девушку нежнее, чем подобало бы сыну пробста; Екатерина и в самом деле была удивительно красива.