Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая) - [49]

Было решено, что самое время выдать ее замуж.

Общественное положение девушки не требовало соблюдения особых формальностей, и потому, едва такое решение было принято, она узнала, что ей предстоит вступить в брак с молодым драбантом из лейб-гвардии Карла XII, стоявшей гарнизоном в Мариенбурге; молодой человек уже давно обратил внимание на эту девушку.

Три дня спустя после свадьбы гарнизон получил приказ присоединиться к шведской армии, воевавшей в Польше.

Драбант был вынужден покинуть молодую жену, а та, не зная, куда ей деваться, вернулась в дом г-на Глюка и продолжала служить у него в семье, как если бы ее положение ничуть не изменилось.

Как уже было сказано, жители Мариенбурга поручили г-ну Глюку изъявить генералу Шереметеву их покорность и генерал заметил Екатерину

Он воспользовался правом победителя и, указав на девушку, потребовал ее себе как положенную ему часть добычи.

Господин Глюк отважился возразить; Екатерина осмелилась что-то сказать; но молодой женщине пришлось расстаться со службой в доме г-на Глюка, чтобы войти в дом генерала и исполнять там совсем другие обязанности.

Екатерина горько расплакалась. Из служанки, которой еще вчера она была в доме г-на Глюка, ей предстояло стать крепостной наложницей в доме Шереметева.

А надо сказать, что в те времена господин был властен распоряжаться даже жизнью своего крепостного раба.

«Чтобы показать, как далеко заходит в России власть господина над крепостным, — замечает Вильбоа, — расскажу о решении, принятом Святейшим Синодом по делу одного монаха, которого мальник-прислужник обвинил в бесстыдных покушениях на его невинность.

Синод вызвал монаха, и тот после очной ставки с мальчиком сознался, что предъявленное ему обвинение правдиво. Тогда члены Синода осведомились, состоит ли ребенок на жаловании или является всего лишь крепостным рабом; поскольку было доказано, что он находится в крепостной зависимости, Синод объявил, что монах вправе делать с мальчиком что угодно, и жалобе не дали ходу. Монаху, однако, посоветовали продать этого крепостного!»

И потому Екатерина не последовала примеру мальчика, не стала жаловаться и покорилась воле своего господина.

Она пробыла рабыней Шереметева около семи месяцев, как вдруг в Ливонию пожаловал Меншиков — еще не граф, не князь Священной Римской империи, не русский князь, но уже могущественный вельможа и опытный полководец, приехавший, чтобы вступить в должность командующего русской армией в Ливонии; он привез приказ, согласно которому Шереметеву надлежало ехать к царю в Польшу.

Отправиться в путь он должен был немедленно.

Шереметев повиновался; в Ливонии он оставил почти всех своих домочадцев, взяв с собой только тех, без кого ему невозможно было обойтись.

Екатерина оказалась в числе оставшихся.

Ментиков видел ее несколько раз, и она показалась ему красивой. Он предложил Шереметеву уступить ему эту крепостную.

Тот согласился.

Девушка выиграла от этой перемены: теперь она принадлежала господину более молодому и менее строгому.

Так что на этот раз она повиновалась не только из простого послушания.

Любовь вызывает любовь: Меншиков влюбился в свою наложницу, и вскоре Екатерина, вместо того чтобы выполнять распоряжения по дому, стала распоряжаться в нем сама.

Таково было положение дел, когда Петр покинул берега Ладожского озера.

Он только что изгнал оттуда шведов и отобрал у них крепость Нотебург, нынешний Шлиссельбург, что позволяло ему контролировать все течение Невы; после этого царь прибыл в Ливонию и остановился в доме у своего любимца Меншикова.

Екатерина вместе с другими крепостными девушками должна была прислуживать за обедом царю.

Ее красота произвела свое обычное действие; по окончании первого же обеда у Меншикова царь приказал всем удалиться и остался наедине с хозяином дома.

Тот ожидал, что царь намерен поговорить о государственных делах, но, к его великому удивлению, Петр задал ему лишь один вопрос:

— Кто эта крепостная, которую зовут Катерина, и у кого ты ее купил?

Меншиков рассказал все, что ему было известно о молодой женщине.

Тогда царь приказал войти всем, кто прислуживал ему за столом.

Вместе с другими вошла и Екатерина.

— Красавица! — обратился к ней Петр. — Когда я пойду спать, ты возьмешь свечу и посветишь мне.

Екатерина вопросительно взглянула на Меншикова, но тот знаком приказал ей повиноваться.

Она повиновалась.

На другой день царь отбыл, оставив той, что посветила ему, дукат, то есть примерно двенадцать франков.

Впрочем, именно такую сумму определил себе Петр на свои любовные расходы, и, хотя на первый взгляд она может показаться незначительной, эти его траты составляли за год, тем не менее, от шести до восьми тысяч франков.

Когда Петр уехал, Екатерина осыпала упреками Мен-шикова, отдавшего ее другому. Ментиков оправдывался, ссылаясь на всемогущество царя и свой долг по отношению к нему; но его любовь к Екатерине лишь усилилась от этих нареканий. К тому же Петр уехал, им пришлось уступить силе, и ничьей вины тут не было. Лучшее, что теперь оставалось делать и ей, и ему, — это забыть о случившемся.

Но Петр вернулся; ему подали множество жалоб на огромные лихоимства Меншикова, и царь приказал дать ему доказательства этих злоупотреблений.