Дюма. Быстрый, или Танжер Алжир и Тунис - [36]

Мы набрались терпения и ждали час, потом еще полтора часа. Затем, более несчастливые, чем сестрица Анна, которая, глядя на зеленеющие поля и сверкающий горизонт, заметила в конце концов двух приближающихся всадников, мы, так ничего и не увидев, приняли решение отказаться от Тетуана и вернуться на борт "Быстрого".

Это оказалось большим ударом для наших художников, которым были обещаны чудеса; но едва я сказал о причинах моего нетерпения, то есть поведал историю пленников, о которой никто не знал, как все в один голос воскликнули: "На "Быстрый"! "На Быстрый"!"

И в самом деле, какой арабский город, пусть даже построенный во времена халифа Гарун ар-Рашида, мог сравниться для нас в этот миг с той бедной маленькой испанской крепостью, что называлась Мелильей?

Через час мы шли под всеми парусами и на всех парах. Когда поднимали якорь, в подзорную трубу капитана мы увидели наш эскорт, выезжавший из ворот Тетуана.

МЕЛИЛЬЯ

Мелилья, наряду с Сеутой, — это последний оплот, который Испания сохранила в Африке.

Мы не станем заниматься Сеутой: это старинное владение графа Хулиана, через которое мавры шагнули за Гибралтарский пролив, представляет для нас интерес лишь своим прошлым. Зато, напротив, мы подробно займемся Мелильей, имеющей столь важное для нас значение в настоящем.

Мелилья — это испанский Ботани-Бей; именно в Мелилью Испания отправляет своих ссыльных: если существует на свете невыносимо горестный для изгнанника уголок земли, то это Мелилья, Мелилья, откуда изгнанник почти что видит у черты горизонта родную страну, не имея возможности добраться до нее.

С любой каторги мира можно бежать; из Мелильи не бегут, ну а если бегут, то лишь для того, чтобы попасть в руки арабов, отрезающих беглецу голову. Ибо арабы постоянно враждуют с гарнизоном Мелильи, за исключением, правда, базарных дней; в остальные же дни они подходят к самому подножию крепостных стен, бросая камни, а иногда и стреляя.

Когда комендант, рассердившись, закрывает ворота Мелильи, гарнизон ест соленую говядину, а когда открывают ворота — свежее мясо, неизменно расплачиваясь за это какой-нибудь кражей и убийством.

А между тем там находятся восемьсот человек. Восемьсот человек, вынужденных постоянно держаться настороже, под страхом быть однажды захваченными и зарезанными; это куда более продолжительная осада, чем осада Трои, — она длится вот уже триста лет. И это самая настоящая осада, ибо, как явствует из предыдущей главы, каждое арабское племя по очереди несет службу, окружая Мелилью.

Таким образом понятны меры предосторожности, предпринятые губернатором провинции Оран по поводу 32 000 франков г-на Дюранда, ведь ограбили же генерала Кавеньяка при подобных переговорах.

В течение всего дня разговоры велись исключительно о пленниках, об их шансах, плохих и хороших, и, надо сказать, каждый считал, что плохих шансов намного больше, чем хороших. В самом деле, какова вероятность того, что арабский вождь сумеет скрыть от бдительного ока Абд эль-Кадера двенадцать довольно важных персон из тех, что все еще находились в его руках?

Некоторые утверждали, будто переговоры эти вел через посредника сам Абд эль-Кадер; и опять же, какова вероятность того, что Абд эль-Кадер отдаст за 30 000 франков двенадцать голов, за которые он может потребовать 50 000 экю?

Словом, в связи со столь важным делом имело место то самое загадочное и горестное сомнение, какое сопутствует обычно всем переговорам, ведущимся с этим народом, который отличается хитрой душой и изменчивым настроением. А не было ли это еще одним способом перерезать остаток французов, избежавших бойни у Мулуи, и перерезать на этот раз вроде бы по праву, так как их настигнут в момент побега? И потом, разве не было бы чудом, что мы, случайно попав в Африку, прибыли туда как раз в нужную минуту, чтобы участвовать в счастливой развязке драмы, столь мрачной до самого последнего акта? Я не мог в это поверить, и, тем не менее, у меня, одного из всех, оставалась надежда.

Между тем африканский берег открывался справа от нас, словно длинная лента с зубчатым краем, в то время как слева размывалась на горизонте Испания — неуловимая, точно облако, прозрачная, будто дымка. К четырем часам пополудни она исчезла совсем. Наступила ночь и вместе с ней — сильная качка; морская болезнь оказывала свое обычное пагубное действие. Маке укрылся у себя в каюте, а Жиро — на подвесной койке. Мы пошли навестить больных и увидели Виаля, поправлявшего одеяло Жиро.

Сон все не приходил; море разбушевалось, стулья и табуреты кают-компании разгуливали, раскачиваясь на своих ножках, будто пьяные.

На следующий день утром мы должны были прибыть в Мелилью.

Действительно, в семь часов нас позвал капитан: показалась крепость. Первое, что меня поразило, когда я поднялся на палубу, — это английский флаг, под которым мы шли. Такую предосторожность счел своим долгом принять капитан.

Мы бросили якорь; в одно мгновение все высыпали на палубу: в подзорную трубу отлично видны были два-три небольших судна, пришвартованных на рейде, но ни в одном из этих судов капитан не узнавал баланселлу г-на Дюранда. К тому же, не было ни малейшего знака, который мог бы указать, к какому исходу привели переговоры — счастливому или скверному. На крепостной стене время от времени появлялся часовой. Вот и все.