Дюк де Ришелье - [20]

Единственным человеком, посвященным в планы бегства короля и находившимся за рубежом, был барон де Бретейль, бывший министр двора, который жил в Золотурне, на севере Швейцарии. Его секретарь Оливье де Верак, друг детства Армана, даже ездил, «рискуя жизнью», с депешами в Париж. После ареста Людовика молодой человек продолжил свою опасную деятельность в попытке спасти короля и королеву; он оказался поверенным царственных пленников, которые всё еще имели возможность перекинуться парой слов со своими слугами во время мессы, которую ежедневно служили в Лувре, в галерее Дианы.

Ришельё тоже вернулся в столицу, как только узнал об аресте короля. Все эти события настолько расстроили его тестя, маркиза де Рошешуара-Фодоа, и без того удрученного смертью старшей дочери, приключившейся годом ранее, что тот серьезно заболел и 6 июля скончался. «Г-н де Ришельё был так же добр и чуток со мной, как и во время моего первого несчастья (смерти сестры. — Е. Г.)», — отмечает его жена в своих «Записках». Однако семейное горе не шло ни в какое сравнение с тем кошмаром, который был уготован всей Франции.

Теперь Ришельё понимал, что дело короля окончательно проиграно. Ему было неуютно в стране, населенной фанатиками. Сам он не был ни революционером, ни контрреволюционером. Он не видел себе применения на родине, однако просто сбежать не мог — не позволяли его представления о чести. Но 27 июля он получил письмо от Потемкина с приглашением вернуться в Россию, «как только позволят обстоятельства». Месяцем ранее состоялось сражение при Мачине: генерал князь Н. В. Репнин нанес сокрушительное поражение туркам; Ланжерон сражался в корпусе, которым командовал Кутузов. Можно себе представить, что творилось в душе у его друга, вынужденного находиться вдалеке от настоящего дела! Король дал согласие на его отъезд, Национальное собрание тоже не возражало: «Арман Ришельё, который, хотя и француз, в данный момент состоит на службе России… испрашивает паспорт, дабы исполнить свои обязательства; он обещает вернуться сразу по окончании войны и желает, чтобы военные познания, кои он приобретет, позволили ему однажды споспешествовать славе его родины».

«К чувству удовольствия, которое я испытал, оказавшись вне Франции, примешивалась горечь при мысли о бедах, обрушившихся на мою страну, раз отъезд из нее доставляет такую радость», — писал Арман жене из гессенского Дибурга 6 августа. Однако он отправился не прямиком в Россию, а сначала в Вену: «Я еду туда не для собственного удовольствия, а по очень важному делу. Я пробуду там лишь столько, сколько потребуется, чтобы его закончить. Ненадежность почты не позволяет мне рассказать Вам об этом больше, хотя я с удовольствием посвятил бы Вас во все свои планы, но я не могу относиться с тем же доверием к муниципалитетам, сыскным комитетам и директориям».

Вполне возможно, что у Ришельё было какое-то поручение от короля, которому вскоре предстояло решить, принять или не принять Конституцию. Во всяком случае, по пути в австрийскую столицу герцог на несколько дней остановился в Кобленце, где братья Людовика, находившиеся к нему в открытой оппозиции, активно занимались организацией армии из эмигрантов. Уже из Вены Арман писал жене: «Если Вы желаете знать подробности о деле, приведшем меня сюда, скажу, что я не готов покончить с ним сейчас и отложил окончательное решение до следующей весны. Это всё, что я могу Вам сказать. Уверяю Вас, что всё это никак не связано с революцией и контрреволюцией. Так что я не вижу в этом деле ничего, способного Вас огорчить, кроме моего отсутствия, которое, как Вы знаете, необходимо, ибо Вы можете подумать, что я теперь вернусь во Францию только как иностранец, путешествуя, бог знает когда». Впрочем, скорее всего, слова о том, что его миссия не связана с текущим положением во Франции, написаны для отвода нескромных глаз. «Он хорошо делает, оставаясь с принцами, и служит мне, трудясь над восстановлением французской монархии», — писала Екатерина II барону Гримму 1 сентября 1791 года.

В Вене Арман познакомился с молодым русским дипломатом Виктором Павловичем Кочубеем (1768–1834), племянником графа А. А. Безбородко. 15 октября Потемкин, вернувшись в Яссы из Петербурга, где он за четыре месяца истратил на разные пиршества и увеселения 850 тысяч рублей, умер от перемежающейся лихорадки в чистом поле, и переговоры о мире с Турцией продолжил Безбородко. Он вызвал племянника к себе, чтобы сделать посланником в Константинополе. Мирный договор был заключен только 29 декабря 1791 года и подписан со стороны России племянником Потемкина генерал-поручиком графом А. Н. Самойловым, генерал-майором О. де Рибасом и статским советником С. Л. Лашкаревым. Россия закрепила за собой всё Северное Причерноморье, включая Крым, получила земли между Южным Бугом и Днестром, по которому теперь проходила граница, и усилила свои позиции на Кавказе и Балканах; Турция отказалась от претензий на Грузию. Конечно, для России это были небольшие приобретения в сравнении с тем, на что она претендовала, начиная войну, но всё-таки бесспорная победа. Зато Измаил в 1792 году вернули туркам…