Дырявое ведро - [3]

Текучее, изменяющееся, падающее с обрыва,

Тасующее события каскадами карт игральных…

Движения света и тени нам предлагают видимость

Вектора, продолжения, длительности полёта…

Иллюзию принимаем мы, видимо, за действительность…

Боимся остаться без времени, не можем без точки отсчёта.

Сейчас — никогда не исчезнет, не сдвинется, не растает.

Но скажем кому-то: «Полпятого», «Пятнадцатого апреля»…

Нет никакого времени. И не было. И не станет.

Насколько бы ни менялись мы, насколько бы ни старели.

Ночные поезда

Сквозь чёрные ночи и синие ночи

За скрытыми мраком лесами, холмами

Проходят, проходят составы… Грохочут,

Невидимые за ночными домами.

Доносят ветра затихающий рокот

И гул, словно моря далёкого голос.

За полем, за лесом, за небом дорога.

О рельсы Луна пополам раскололась,

И вытекло время из полного круга.

Уходит состав в безвозвратные дали.

Возможно, мы там повстречаем друг друга,

Но только не те, и не как ожидали.

Хранят фотографии память и лица.

И чай на столе, и рябина у дома…

Но поезда нет, чтоб на нём возвратиться.

Ты дальше и дальше, и скорость огромна.

И пусть неподвижны и тихи деревья,

Ночами ты слышишь: грохочут составы.

Бегут огоньками сквозь сны и деревни,

Качаются вслед придорожные травы.

Плацкарт, боковушка, лесная поляна —

Не важно — уходит невидимый поезд.

Колёса стучат и стучат непрестанно,

О прошлом покинутом не беспокоясь.

Ночь

Любимое время суток, пожалуй, — ночь,

Время, когда никуда не нужно спешить,

Оно почти бесконечно, летящее прочь,

Оно, наконец, безраздельно мне принадлежит.

Все, кто моим временем

Днём завладеть хотят,

Все, кто время меряют,

Завели будильники — спят.

Только очень страшно

Шумят в окне тополя,

В чёрное пространство

Преобразовалась Земля.

Гул идёт по кронам

Чёрным эхом — через щели — в окно,

Тополям огромным

Есть я или нет — всё равно.

Небо опускается

Прямо к самой бывшей Земле,

Звёзды отражаются

Углями в остывшей золе,

Хаос в окнах бесится,

Стёкла в лунных брызгах дрожат,

Огненные месяцы

На лице кошачьем лежат.

Лампочка качается,

Золотой хранит свет.

Пусть хоть что случается,

Но, зато, оков — нет.

Миг

Радость моя прорастает из прошлого,

Усики тянет светло и доверчиво…

Если с утра было много хорошего,

Тянется радость до самого вечера…

Миг — это вздор! Этак время не выследить…

Миг не несёт в себе качество времени.

Необратимость смертельного выстрела

В нём как черта рокового решения…

Вдох твой и выдох — по разные стороны

Этого мига, что есть «настоящее»…

Словно минуты на части разорваны —

В клетке бессмысленной — чудо летящее.

Прошлое… Видишь? Оно продолжается!

В памяти, в нервах… Да что там! — в реальности!

Если всю жизнь Музыкант занимается,

Прошлое — в пальцах и в нужной тональности.

Жизнь для дороги — в её продолжении.

В будущем — бездна пространства для этого.

Море идей и фантазий кружение…

И тишина там стоит предрассветная…

Где-то ошиблись мы в нужных понятиях…

Договорное и просто удобное

Стали считать чем-то вроде заклятия,

Мир объясняя застывшими догмами.

Мы с киноплёнкою Жизнь перепутали:

Думаем, можем разрезать, где хочется,

Кадрами делим её и минутами:

Время несчастное в ужасе корчится.

Неуловимое ловим старательно…

Что-то такое, конечно, мы меряем!

Чертим круги, отмечаем внимательно…

Мыслим полёт не полётом, а перьями…

Из детства

Лай издалека… Синяя река…

И велосипед, пыльный след от шин…

И дорога так весело-легка —

Как по облакам едем да бежим.

До сих пор во сне этот лёгкий бег,

В затяжной прыжок переходит вдруг,

В затяжной полёт над разливом рек —

И взлететь легко сильным взмахом рук.

Лай издалека. И по сердцу — гул.

И в душе — простор, и дорога вдаль…

Словно бы опять в облака шагнул…

Синяя река, лёгкая печаль.

Помнишь наяву, знаешь, как летать…

Облака тебе — тропы, корабли…

Только что-то стал чаще уставать…

Может, реже лай слышится вдали?..

Заповедный Мир

Как-то бы бежать и травы не мять…

Вот ещё чуть-чуть, и смогу понять…

Как-то бы лететь, прыгнуть высоко,

Как-то бы достать светлых облаков…

Заповедный Мир рядом, за углом,

За соседним днём или за стеной.

Мчишься, как и там, мчишься под уклон —

Только не летишь как орёл степной.

Помнишь, как лететь. Знаешь, как летать…

И в ушах шумит ветром высота.

Вот ещё чуть-чуть… Только — не достать.

Падает листва с желтого куста.

А во сне — июнь, и сирень цветёт,

И зелёный день расправляет лист,

Там обычный бег падает в полёт,

И не трудно вверх и не страшно вниз.

Как-то бы чуть-чуть… Как-то — не во сне,

Вспомнить наяву, отрастить крыло…

И упасть дождём первым по весне,

Чтобы прорасти снова повезло.

Карагай

Нам лет по десять,

мы легки, как птицы,

наш бег — не бег, наш бег — почти полёт.

Домой — лишь на минуту, чтоб напиться —

нас солнце, речка, нас осока ждёт.

Нас тёти Клавина собака ждёт у будки

и глина на высоких берегах.

Доверчиво сияют незабудки

и часики в тени высоких трав.

У Карагайки дно — в песчаных волнах,

а в ледяной воде снуют мальки…

Ветров и листьев, птиц и солнца полны

вокруг — деревьев замерли полки.

Огромный тополь, проигравший ветру,

лежал в крапиве, покоряясь судьбе.

Могучие вздымались в небо ветви,

притягивая, как магнит, к себе.

Сперва — на четвереньках, понемножку,

Вмиг осмелев, качаясь, — на ногах

прошли по веткам, словно по дорожкам,

с восторгом перемешивая страх.